Атаульф

Хаецкая Елена Владимировна

…Валамиров дядька тащит Марду за собой. Марда хнычет, повисает у него на руке неподъемной тяжестью. Подол у Марды мокрый, щеки мокрые, волосы встрепаны. Дядька угрюмо бормочет что-то себе под нос. И вот уже они выбрались из села и скрываются в тумане…

…Сванхильда у реки таится в ракитнике. Она жмурится, и я понимаю, почему: закроешь глаза — и будто нет ничего. А у реки тихо, внизу вода плещет. Словно и нет никаких чужаков. Она тискает пальцами рукоять ножа…

…Хродомер втолковывает что-то Снутрсу, показывая рукой в сторону кузницы. Снутрс на коне, полностью вооруженный. Хродомеровы домочадцы вооружены кто во что горазд. Оптила, сын Хродомера, встревожен. Мне всегда казалось, что у Хродомера много домочадцев и рабов. Но теперь, когда они собрались все вместе, я понял вдруг, что их очень мало. Куда меньше, чем чужаков,

которые сейчас появятся из тумана. К ним присоединяется и Аргасп. Обменивается со Снутрсом быстрым взглядом. Оба неплохо знают друг друга. Снутрс показывает Аргаспу, чтобы тот встал слева от его коня. Они ждут…

…На другом конце села, за околицей Лиутпранд один бьется с несколькими чужаками. Чужаки кружат вокруг Лиутпранда, как собаки вокруг разъяренного медведя. Им до богатыря Лиутпранда не дотянуться, а Лиутпранду их не поразить — больно верткие…

…Топор вутьи по обух входит в череп лошади чужака. Теперь я вижу, что это не топор, а железный крест, что выковал годье Визимар-вандал. С губ вутьи стекает пена. Теперь я вижу его лицо. Это Винитар.

…Гизульф на гизарновом огороде ловит чужую лошадь. Лошадь не дается. Гизульф злобно шипит. В нескольких шагах замер с копьем в руках Одвульф. Одвульф перетрясся со страху, он бледен до синевы, мокрый рот перекошен. Одвульф готов, не разбирая, разить все, что движется…

…Марда взахлеб плачет, хватается за живот, а дядька тащит ее за собой и ругается на чем свет стоит.

Четверо чужаков в тумане.

Я знаю, что будет дальше…

У меня кружится голова, меня начинает тошнить. Я хочу крикнуть и прогнать их всех, но никто не уходит. Они назойливо продолжают мелькать у меня перед глазами. Черные хлопья падают на их лица и пачкают их сажей…

…На закопченном лице дяди Агигульфа сверкают белые зубы. Я вижу дядин меч, блеснувший на мгновение в отсвете пожара. Чужакова голова с рыжей бородой и синими глазами летит сквозь черные хлопья и ударяет о щит второго чужака, оставив красное пятно. Дядя Агигульф залит чужой кровью. Она ползет по его голым ногам и пачкает лошадиные бока.

Второй чужак разворачивается и, пригнувшись к шее коня, во весь опор несется к околице — туда, откуда пришел. Агигульф с Валамиром устремляются в погоню…

…В пламени пожара я вижу гигантского медведя, поднявшегося на задние лапы. У него оскаленная морда, злобные маленькие глазки. Шкура медведя порвана в нескольких местах и закапана темной кровью. Неподалеку от медведя труп лошади с застрявшим в черепе железным крестом. Перед вутьей вертятся на конях двое чужаков. Кони норовят уйти подальше от нестерпимого жара и разъяренного зверя. На лицах всадников — ужас. У ног медведя — убитый чужак со сломанной спиной и вырванным горлом. Кровь шипит, запекаясь. У медведя дымится влажная шкура.

Еще мгновение — и горящий храм рухнул, погребая вутью под собой. Искры взлетели, как потревоженные осы из гнезда…

…В свете пожара белым пятном выделяются волосы Сванхильды. Она все еще прячется в кустах у реки, не зная, что светлые косы уже выдали ее. Ей надо уходить, но она медлит…

…Валамиров дядька отталкивает от себя Марду, и та бежит сломя голову. Старый дядька поднимает рогатину и падает под ударом булавы…

…Одвульфу страшно. Он стоит неподвижно и чутко вслушивается в туман. Капли влаги собрались на наконечнике копья, занесенного для удара. Топот ног — кто-то бежит к нему, Одвульфу. Не раздумывая, Одвульф наносит удар в темноту. Пронзительный крик. Кричит женщина. Одвульф видит свою жертву и торопливо, воровским движением, выдергивает копье. Марда хватается руками за рану и мелко дышит широко раскрытым ртом. Помедлив, Одвульф берет копье обеими руками и всаживает Марде в ямку на шее. Тело Марды выгибается дугой и опадает, сотрясаясь. Одвульф с усилием выдергивает копье и, рыдая, бежит прочь…

…У хродомерова колодца лежит Снутрс. Снутрс изрублен так, что узнать его можно только по доспеху. Лица нет — лицо снес вражеский топор. Вокруг Снутрса еще трое, таких же изрубленных, истоптанных копытами. Эти трое — чужаки. Снутрс лежит, широко раскинув руки, будто дружески обнимая людей, которых зарубил…

…Ульф и Визимар вихрем врываются в село. На хродомеровом подворье еще кипит бой, и Визимар, не раздумывая, устремляется в самую гущу. Проехав мимо, Ульф заезжает на двор Аргаспа. Здесь нет чужаков, один только Аргасп, как гусеница, ползает по двору. Спешившись,

Ульф подходит к нему, садится рядом на корточки, ласково касается его волос и вдруг мгновенным ударом перерезает ему горло. Затем режет себе руку ножом — щедро, не жалея, — смешивает свою кровь с кровью Аргаспа и мажет себе лицо. Я знаю, что это вандальский обычай. Ульф поднимает черное от крови лицо и несколько мгновений сидит неподвижно, вслушиваясь в темноту. Встает и, не оборачиваясь, идет к своей лошади. Ударив лошадь пятками, несется за хродомерово подворье в сторону кузницы. Из его горла рвется крик — я никогда прежде такого от Ульфа не слышал. Птицы болотные так иногда кричат. Двое чужаков выскакивают с хродомерова подворья и несутся следом за Ульфом. Один остается биться с Визимаром. Этот чужак — великий воин, но Визимар убил его. От жажды мщения изнемогал Визимар — я понимал это. И помчался Визимар Ульфа догонять, но не догнал: навстречу ему вывернули еще двое, и пал Визимар под их ударами. Не будет больше кузнеца в нашем селе. Не будет больше в праздничный день скакать по селу кузнец, Вотана славя. Ушло вместе с Визимаром уменье его. Среди чужих людей умер Визимар, и я знал, что в последнее мгновение тоска охватила его. В тоске и ушел в Вальхаллу, а не в радости.

…Лиутпранд все огрызался на чужаков, не подпуская их к себе. Но даже и Лиутпранд начал уставать. Коня под ним убили, и грянулся оземь Лиутпранд. И не встал больше. Длинное чужаково копье вошло под густую его бороду. И радостно закричал тот, кто убил Лиутпранда, ибо хотел взять себе его доспехи…

…За селом, оставив за спиной хродомерово подворье, Ульф убивал. Ульф убивал, как Тарасмунд, отец наш, пахал: спокойно, аккуратно, выказывая многолетнюю сноровку. Это было единственное, что Ульф умел хорошо делать. Сейчас, пренебрегая своим увечьем, снова держал он два меча. В темноте и тумане и обоими глазами много не наглядишь. Ульф не столько смотрел, сколько слушал. Слушал не только ушами, но всей кожей. Я знал, что Ульф ничего не чувствует, когда падал сраженный им враг. Душа Ульфа была пуста. Теперь я знал это. Мне стало холодно.

Ульф закончил убивать. Прислушался. К селу приближалось человек шесть, и Ульф повернул коня в сторону болот, решив не принимать боя. Мне было очень холодно…

Ульф ехал не спеша, все время прислушиваясь. И лошадь его пряла ушами. До кузницы оставалось три полета стрелы, когда лошадь вдруг фыркнула, и тотчас в тумане тоненько заржала лошадь. Ульф приподнялся в седле, шевельнул ноздрями, принюхиваясь, как пес, и уверенно крикнул что-то на непонятном языке — будто одним горлом кричал. Из тумана отозвались на том же языке — и выехали два страхолюдных всадника. Ульф пустил коня рысью, направляя его между ними. Всадники не успели еще ничего понять, когда мелькнули два ульфовых меча. У одного страхолюдины отвалилась рука вместе с плечом, второй скорчился в седле, пытаясь поймать выползающие из распоротого живота внутренности.

И снова пустота. Ульф ничего не почувствовал, когда убил этих двоих, — даже удовлетворения. Просто успокоил лошадь и двинулся дальше…

…И видел я дядю Агигульфа с Валамиром, уходящих в сторону дубовой рощи. И их преследовали…

…И знал я, что они уйдут, и потому отвел глаза…

…Уже светало. Я понял вдруг, что младший сын Тарасмунда по имени Атаульф сидит в норе на косогоре и трясется от холода и боли. Но это был не я…

…Агигульф-сосед лежит посреди своего двора с разбитой головой. Весь двор покрыт смятым, окровавленным, затоптанным полотном — накануне Фрумо развешивала сушить. Фрумо смотрела на заляпанное полотно, на кровавые пятна, хлопала себя руками по бокам и кудахтала, как курица. И увидел я вдруг, что вовсе не полотно это разбросано по двору — это курицы, зарезанные для большого пира, чтобы порадовать дорогих гостей. А вот и гости дорогие — стоят вокруг Фрумо, радуются угощению, смеются.

Перестав кудахтать, показала Фрумо пальцем на берестяную личину. И снял чужак берестяную личину, отдал ее Фрумо. Оказалось под личиной такое лицо, что личина против него куда краше. Плоская морда, на верхней губе редкие усики, щеки в шрамах, будто кожу с них полосками сдирали. И лыбился страхолюдный чужак.

Фрумо ногтем личину поскребла, посмеялась и на себя надела. И стала ходить по двору, напевая. А чужаки за ней ходили, как цыплята за курицей, и с почтением внимали ее лепету. И тихо переговаривались между собой. Я понял, что они боятся Фрумо прогневать.