Атлантида, унесенная временем
Шрифт:
Ребята с веселым видом замотали головами. И я спросил:
– Что-то вас не устраивает?
В ответ они еще энергичнее закивали головами и рассмеялись.
– Максим, это мы с тобой разговариваем на языке жестов… По-болгарски… Конечно, согласны! И паруса просушим, и уложим их в форпик, и проветрим все помещения, – говорили наперебой ребята.
– А заодно и позагораем, – предложила Ольга, тепло взглянув на Влада.
Но пришлось ее предупредить:
– Оля и Влад, на воде тепло кажущееся… Я однажды
Рано утром меня разбудил Стоян, спавший в соседней комнате. Выпив крынку молока с куском душистого и почти горячего хлеба, видимо, кем-то доставленным в мою комнату буквально несколько минут назад, мы со Стояном выехали в сторону Софии.
Дорога была разная – и горная, и среди полей и виноградников, вдоль речушек. Стоян с увлечением говорил о красотах своей земли – так мог рассказывать только комментатор, наделенный даром любить и свою, и чужую страну. И делал он это в сравнении с местами, посещенными им за рубежом.
В деловой части беседы мы оговорили мое проживание в частной гостинице, причем за его счет:
– И не проси, Максим, только так… Это «гостиница» только по названию, а вообще-то наша квартира у добрых хозяев для наших гостей по линии телевидения… И моих личных…
Так я оказался на окраине Софии – этого чудесного города с историей не в одно тысячелетие. Хозяева белокаменного домика с тремя нависающими друг над другом этажами отвели мне комнату на самом верху с большой застекленной террасой.
С высоты пологого склона и моей террасы я любовался панорамой города – днем щедро освещенного солнцем, при закате – в проблесках розовых теней в густой молодой зелени парков, аллей и улиц, а утром – в голубой дымке наступающего дня…
Естественно, к моим услугам был телефон и… завтрак. Обедал я в кампании со Стояном, который возил меня по окрестностям с историческим прошлым. Ужинал я сам, предпочитая после этого прогулки наедине с собой. В семь часов обязательно возвращался домой и ждал звонка от моего «врага-друга».
И он раздался на третий день. Это было закономерно: так не раз разыскивал меня мой школьный товарищ, чуть не убивший меня в Ленинграде еще в далеком пятьдесят шестом году. Он возникал передо мной в Подмосковье, Тбилиси, на Севере и преследовал меня в Токио, а затем сотрудничал с моей службой в той же Японии, Канаде, Германии и Греции.
Он нашел меня после моего звонка в Гонконг на его старый адрес, который мы многократно использовали вплоть до его окончательного исчезновения в семьдесят восьмом году после операции «Пегас». Я пошел на этот риск потому, что за месяцы пребывания его в Союзе мы о многом переговорили.
Когда он, навсегда распрощавшись с нашими щепетильными делами, уезжал в свободное плавание за рубеж, состоялся доверительный разговор:
– Максим,
Я с пониманием кивал его пояснениям о будущем. А он продолжал:
– Мое имя, настоящее, … никто знать не будет… Контакт – только через близких мне люди, обязанных мне многим. Эти люди остались в Гонконге…
– Значит, я могу тебя найти там, за рубежом?
– Конечно, телефон ты знаешь…И если вдруг случится оказаться за рубежом, и тем более, если нужна будет моя помощь – звони… Обязательно звони!
Вот почему мой звонок в Гонконг на его турфирму-прикрытие при его работе по линии ЦРУ и Массад помог мне разыскать Бориса.
…Итак, на третий день ожидаемый Борис объявился. И как истинный профессионал, он хотел убедиться, что говорит именно со мной, Максимом Бодровым, который при разговоре с Гонконгом представился Тургаем. Только мои коллеги в штаб-квартире в Ясенево знали мой оперативный псевдоним и еще… Борис.
Услышав мой голос, а говорил я не просто «да, слушаю», а назвался своим полным именем – Максим Бодров, Борис обрадовано воскликнул:
– Где ты шляешься, чертов сын… Ждал твоего звонка еще месяц назад!
Так Борис давал понять, что это именно он. Сам же он еще не знал: действительно ли я – Бодров?!
И тут он ввел в разговор эпизод, известный только нам двоим:
– Максим, жаль, что я не могу показать тебе моих слонов.
Я понял сразу: Борис говорит о школьной проделке, когда на уроках в залитом солнцем классе он смешил нас показом теней на стене в виде слонов из пальцев. Никак не называя его и давая понять, что я убедился в его личности, я спросил:
– Не покажешь ли ты слонов здесь, как это делал в школе? Приезжай и покажи!
Я-то думал, что этим вопросом только дам ему понять, кто я, а он:
– Конечно, приеду. Ты где сейчас? В Софии? Или еще где-то?
– Мы в Калиакрии, севернее Варны… Оказались здесь в связи с трагической случайностью… В общем, приплыли из Крыма на яхте… Борис все понял. И, помолчав, предложил:
– Хочу тебя видеть, и очень… Обещаю прибыть к тебе морем через шесть суток, на своей яхте… Жди меня…
И тут он представился своим новым именем:
– Не будь я Брисом Глезосом, если прибуду хотя бы на день или час позднее… Яхта-то у меня быстрая, крейсерская…
Профессионально короткий разговор уведомил обе стороны о главном: опознали друг друга и назначили встречу – ее место и время. А для меня стало ясным: Борис Гузкин теперь – Брис Глезос.
Он сохранил свои инициалы, а фамилию выбрал героическую: юный греческий патриот Манолис Глезос в годы оккупации Греции фашистами водрузил над Акрополем национальный флаг.