Атлантида
Шрифт:
— Как так? — спросил Фридрих, а Штосс продолжил свою речь:
— Вам что же, не ясно, что карантинный пункт уже давно сообщил о нас в Нью-Йорк со всеми подробностями катастрофы «Роланда»? Взгляните-ка на эти гигантские небоскребы, на тот, что со стеклянным куполом, и на другие. Это «Сан», это «Уорлд», это немецкая «Нью-йоркер штаатсцайтунг». Нас с вами уже сунули в печатные машины и пустят по свету гулять миллионными тиражами. В ближайшие четыре-пять дней не найти будет во всем Нью-Йорке ни мужчины, ни женщины, которые смогут сравниться по знаменитости с уцелевшими пассажирами «Роланда».
Такие и подобные разговоры велись на борту
Бедняга Фляйшман оробел, сбитый с толку бешеным городом. Английского языка он не знал, его наличность была мала, а сулившие капиталы картины погибли. Он цеплялся за своих товарищей по судьбе, стараясь, правда, быть не слишком навязчивым. Сошлись на том, что художнику надо как-то помочь, и даже безрукий Штосс давал советы.
— Если в агентстве у вас не все будет ладиться, — заявил он художнику, — я познакомлю вас с моим другом, издающим «Нью-йоркер штаатсцайтунг».
Прошло несколько минут, и Фридрих, испытывая легкое головокружение, почувствовал твердую почву под ногами. На руке у него повисла Ингигерд. Кругом раздавались восторженные возгласы, слышалось «ура!», и в один миг он был окружен, сдавлен кричащей, рвущей, беснующейся толпой. Вдруг к нему протиснулся похожий на японца небольшого роста человек, неустанно твердивший:
— How do you do, [52] господин доктор? Узнаете меня?
Фридрих напряг память. В эту минуту, когда в ушах у него стоял восторженный рев толпы и со всех сторон ему пожимали руки, когда ладони дружелюбно настроенных людей взлетали за его спиной, над ним и перед его носом, он вряд ли помнил, кто такой он сам.
— Не узнаете, господин доктор? — осклабился «японец».
— Ах, черт побери! — воскликнул наконец Фридрих. — Вы же Вилли Снайдерс, мой давний ученик! Вилли! Как вы сюда попали?
52
Здравствуйте (англ., букв.: как вы поживаете?).
Фридрих учился в Бреслау в университете. Много денег ему из дому присылать не могли, и недурным подспорьем служили хорошо оплачиваемые частные уроки, которые он давал незадачливому сынку одного тамошнего промышленника. Этот сорванец оказался на поверку недурным и занятным малым, и он вскоре всей душой привязался к Фридриху. Вот того-то сорванца, превратившегося в солидного молодого человека, и признал теперь Фридрих в веселом «японце».
— Как
— Ни за что на свете, Вилли! — решительно заявил Фридрих.
— В таком случае, — воскликнул Вилли, — попрошу вас следовать за мною по пятам. На всякий случай я нанял кэб, и мы сразу же покатим к нашим людям!
Фридрих представил ему Ингигерд со словами:
— Я не один и должен сначала надежно укрыть эту уважаемую молодую даму в хорошем отеле. Да и после этого не смогу оставлять ее в одиночестве.
Вилли Снайдерс все сразу понял. Но это не заставило его отступиться. Наоборот, он с еще большей настойчивостью повторил свое предложение.
— Дело в том, — сказал он, — что в нашем собственном доме молодой даме жить будет куда приятнее, да и чувствовать себя она будет увереннее. Смущает лишь одно: как она отнесется к итальянской кухне?
— Дорогой Вилли, — ответил Фридрих, прочитавший согласие в глазах Ингигерд, — ваши макароны, я думаю, преградой не станут. Когда-то я руководил вами, а сегодня для разнообразия поменяемся ролями. Итак, мы доверяемся вашему надежному руководству.
— All right, [53] идемте! — последовал ответ.
53
Ладно (англ.).
Было ясно, что Вилли очень рад своему улову. Они увидели, как Штосс, растягивая рот, точно ярмарочный зазывала, делал доклад группе репортеров, и решили, пробившись поскорее сквозь толпу, совершить отсюда побег и забраться в кэб, но в этот момент какой-то запыхавшийся пожилой господин остановил Ингигерд возгласом:
— Прошу прощения, ведь я имею честь говорить с фройляйн Хальштрём, не правда ли? Я от Уэбстера и Форстера, — продолжал вспотевший, несмотря на ветреный день, незнакомец, вытирая носовым платком снятую с головы шляпу. — Мне поручено, мне поручено! Я здесь с каретой! У меня тут карета…
Он замолчал: ему было трудно продолжать.
Фридрих сказал:
— Фройляйн Хальштрём сегодня ни в коем случае выступать не может!
— Что вы, сударь, фройляйн Хальштрём выглядит великолепно!
— Но позвольте! — резко заметил Фридрих.
Агент Уэбстера и Форстера закрыл шляпой лысину.
— Это было бы неслыханной ошибкой, большой, непростительной ошибкой, если бы дама отказалась от выступления. Мне поручено быть в ее распоряжении в том, что касается денег и всего, что понадобится. Там моя карета. В отеле Астора заказаны апартаменты.
Фридрих взял еще более резкий тон:
— Я врач и как врач заявляю вам, что эта дама ни сегодня, ни в ближайшие дни выступать не сможет!
— А вы возместите ей гонорар?
— Что я собираюсь предпринять в этом отношении, ни Уэбстера и Форстера, ни вас не касается!
Фридрих полагал, что этими словами заканчивается его беседа с агентом, но тот перешел в наступление:
— А кто вы, собственно, такой, милостивый государь? Я имею дело только с этой дамой! Вам никто не дал права вмешиваться!