Атланты и кариатиды
Шрифт:
Работников других отделов исполкома, кроме жилищного, Кислюк при всей своей вежливости просто выгонял из кабинета, если они приходили ходатайствовать о квартирах. Злые языки даже сплетничали в коридорах, что Павел Павлович каждого сотрудника, который приходит к нему по квартирным делам, берет под подозрение: нет ли здесь сделки с просителем? Шутили: хочешь попасть в «черный список», иди попроси для кого-нибудь квартиру.
Максим не боялся, что Кислюк выгонит его из кабинета или не станет слушать. Однако
— Павел Павлович, вы интересовались статистикой рождаемости в городе?
— Ну...
— Падает рождаемость.
Кислюк поднял голову от бумаг, насторожился.
— Почему это тревожит архитектора? Уж не боишься ли, что не для кого будет строить?
— Этого я не боюсь. Но принадлежу к числу тех людей, которые ищут причины такого явления. Достаток растет, а детей... один, два... Трое считается много. Разве это нормально для здорового общества?
— На этот счет мнения расходятся. Может быть, это для развитого общества и естественно. Научно-техническая революция сокращает потребность в людях...
— Производство без людей? Для чего? Для кого?
— Не впадайте в крайности. Будут люди.
— Тема для долгой дискуссии. Я хочу сказать о другом. Рождение ребенка всегда было событием, праздником для семьи. В практике советских органов давно повелось приветствовать рождение ребенка. Рождение тройни уже чрезвычайное событие для города, сельсовета. Думаю, в наше время не только тройня, но и двойня...
Максим не закончил фразы, потому что увидел, как председатель — это уже знакомо — покраснел: догадался, куда ведет архитектор.
— Это вас Алейник настроил? — (Чертов Алейник! Не признался, что уже говорил с Кислюком.) — Хит-ре-ец! Свои квартиры роздал и назанимал на целый годовой фонд. Погорит он на этом! Погорит! Почему они раньше не подумали об этой семье?
— Они же не знали, что там двойня родится.
— Не знали! А я знал? Исполком — бог святой?
— Исполком должен уметь сделать то, чего не может бог. На то мы с вами, Павел Павлович, Советская власть. Семье этой надо найти квартиру. И безотлагательно!
Кислюк даже подскочил.
— Где найти? Где она валяется? Максим Евтихиевич! Вы же работник исполкома! Кто-кто, а вы должны знать, что все расписано до последнего метра. Да и роздано уже. Конец года. Хитрец этот план по жилью не выполняет, а квартиры ему давай. У нас очередь продвигается на тридцать — сорок человек, а в ней полторы тысячи...
— Вам Алейник говорил, как живет эта семья?
— Говорил.
— Не желаете ли посмотреть?
— Нет.
— Напрасно.
— Чего вы от меня хотите?
— Квартиру. Не для себя. Для детей, которых сегодня впервые увидел.
Кислюк выдернул из ящика стола толстую папку.
— Вот вам списки тех, кто получит квартиры до конца года, если ваш Алейник не подведет. Нате.
Максим знал, что Кислюка можно взять не спором, не криком, а уверенным спокойствием — метод испытанный.
— Павел Павлович, ей-богу, это несерьезно для председателя исполкома. Я знаю вас, вы знаете меня. И если я пришел к убеждению, что квартиру Даниловым дать надо, я не остановлюсь на разговоре с вами. Мы потратим много энергии, которая нужна нам на другие дела.
Председатель смягчился, однако ничего не обещал. А в конце дня позвонил сам, сообщил:
— Добрые соседи выявили одного жулика, который подсунул справку, что у него туберкулез, открытая форма, а он, кроме как насморком да корью в детстве, никогда ничем не болел. Прокуратура займется тем, как из тубдиспансера выплывают такие справки. Ловкача этого квартиры лишаем. Вашим двойняшкам повезло.
— Двойняшки не мои, Павел Павлович. У них есть отец, — засмеялся Максим.
Кислюк тоже захохотал, чувствовалось, доволен, рад, что нашлась возможность устроить семью Даниловых.
В общежитии девчата, обрадованные не меньше, чем Галя, которая даже расплакалась, вмиг (откуда только взялась!) выставили бутылку портвейна и заставили Максима выпить за детей, за их счастье. Пригласили в крестные отцы. Одна хохотунья сказала, что ей очень нравится такой кум, она тайком от родителей-комсомольцев повезет детей крестить. Не побоится он поехать с ней?
Максим считал, что сделал доброе дело, и скоро забыл о нем, хватало других забот.
И вот история эта снова всплыла и обернулась другой стороной, довольно неприглядной.
С ходу, не дойдя до стола, на середине кабинета Максим спросил Кислюка:
— Что с квартирой для Даниловых?
Председатель, взглянув, кто вошел, снова углубился в бумаги и на заданный в упор вопрос даже не поднял головы.
— Поставили в список на заселение в следующем году. Решим по результатам первого квартала...
— Даниловым предназначалась квартира в доме, который сдается до Нового года.
— Товарищ Карнач! Никому ничего не предназначается, пока нет решения исполкома. Было такое решение? Голосовали вы за него?
— А ваше слово?
— Кому я давал слово?
— Мне.
— Я сказал о возможном варианте. Не получилось. Сколько у вас бывает вариантов?..
— Павел Павлович. Я все знаю.
— Что вы знаете? — перелистывая бумаги и по-прежнему не поднимая головы, на удивление спокойно для разговора о квартире спросил Кислюк.
— Кому отдается квартира...
Председатель выдал свое раздражение, повысив голос:
— Какая квартира? Номер?
— Павел Павлович. Я не с улицы пришел. Я работаю в горсовете.