Атмосфера в дымной палитре

Войд Лайф уже давно бросил курить, но сегодня печаль нахлынула на него сильнее, чем ранее, и сигарета сама оказалась подпалённой в его руках. Парень впускал в себя облака дыма, которые должны были расширить границы его лёгких, но они затмили этот ярко красный небосвод.

"Это просто ошибка",– выбросил он из себя вместе с клубами яда в атмосферу.

День был пасмурным, миллионы миллиардов туч распластались на синей лужайке зелёной планеты и скрыли небесный фонарь за своими тёмно-серыми дымными телами, сливаясь с сигаретными испарениями Войда. Среднего роста, в, казалось бы, сухом и важном, а может именно важность не давала ему промокнуть, костюме – цветом неба этого дня,

с размытой причёской, которая успела превратиться в нити развешенные на затылке и морщинистом не по годам лбу, строгим носом, печальными бровями, сплошным разрезом губ и тёмно-зелёными, нигде ранее не виданными глазами, которые были пусты при первом соприкосновении взглядов, но если поглубже проникнуть за ледяную корку, можно было найти целую вселенную и осколки разбитого сердца, стоял он, прикрывая одной рукой сверху сигарету, а другой подносил её к устам.

"Просто совпадение, она же погибла..",– падали слова с его языка, как булыжники в пропасть, когда подростки проверяют её глубину, так же и он, будто проверял, верит ли он самому себе или нет, но всё было куда проще, он хотел верить в то, что это была она..

Дождь расходился, пробивая водяными стрелами вражескую территорию, такую непонятную для поднебесья, но такую родную, даже не осознавая, что ни капли не вредит почве, а наоборот, атаки его лечат и восстанавливают её силы, и Войд, шагая по ещё не стриженому газону в уже насквозь промокших туфлях, при столкновении которых с землёй, вода растекалась лужей по периметру подошвы, а потом возвращалась, расплываясь по плоскости площади следов от этих самых туфель, будто бы ломал эти стрелы, превращая их в жидкость.

Оставив за собой не то ручей, не то реку из тех самых поверженных и принятых землёй стрел, парень добрался до урны, потушил о крышку уже окурок и, выпустив из себя остатки дыма прямо вверх, желание которых совпадало с желанием тысяч людей в данный момент, а хотели они увидеть солнце, выбросил его в хранилище самых ненужным и способных причинить вред человечеству вещей, слегка поправил причёску, убрав обратной стороной ладони волосы с глаз, и направился в монотонно-бесцветный, будто снятый со старой чёрно-белой фотографии город, а последние искры седого пепла не могли даже спокойно дотлеть, постоянно подвергаясь атакам непрекращающегося шквала волшебных стрел.

В одном из сотен однотипных офисов, на одном, из ни чем не отличающемся от тысяч точь-в-точь таких же, этаже, в одном из миллиона кривых, но параллельных рядов, за одним из великого множества скопированных рабочих мест, пусть его и пытались чем-то выделить от других, оставив на столе фотографию своей семьи, принесённую из этих миллионов схожих домов, да и сама фотография ничем не отличается от миллиарда таких же, судьба любого человека, как бы она не отличалась от других судеб, ничем не отличается от них, но не в этом случае, рабочее место Войда настолько приторно-заезженное, что на нём нет ни одной вещи, которую он добавил к стандартному набору. Все эти люди вокруг считают, что они не такие как все, каждый думает, что остальные одинаковые. Так и живут в этой извечной паутине цикличности своих бессмысленных надежд, которые обязательно направлены на мнение о превосходстве над другими, даже не понимая, что являются низшей ступенью социальной жизни. Так всегда, сначала горячая молодая кровь и величественные амбиции, но после тридцати, оставшись офисным планктоном, пытаются заполучить повышение по карьерной лестнице, что равносильно пройти мимо одного дорожного перехода, чтобы перейти дорогу на том, который тебе нравится, но при этом пройти намного больше. А получив это повышение, возносят себя до небес, но лишь в фантазиях, ведь попав в паутину, ты уже не сможешь полететь. А в старости жалеют о своей глупости и дают наставления молодым, которые повторяют те же ошибки. Как бы человек не пытался доказать себе, что он что-то представляет из себя в этом мире, он так и остаётся никем.

"И все они считают свою карьеру смыслом жизни?",– думал часто Войд, приходя каждый новый одинаковый день за своё рабочее время, чтобы были эти бессмысленные бумажки и монетки, без которых он бы не смог жить, потому что всё привело к нехватке пищи.

А она и не нужна ему, это никчёмная, пустая, невообразимое количество раз повторённая до него и после, глупая и серая жизнь. Давно бы уже умер.

"Давно бы умер",– каждый вечер,

сев в углу своей однокомнатной, полупустой, из-за ненадобности вещей, квартиры, напротив окна, выходящего на соседнее здание, такое же мёртвое, как и этот чёртов мир, но если сесть в этот угол, над крышей этого здания виднеется полотно великого художника, который сотворил сей неописуемый шедевр, думал мечтатель без смысла и желания жить, а тем временем – яркие лампочки в бесконечной комнате без окон и дверей, запертой и никогда уже не отворённой кем-либо, схожи с людскими жизнями, а где-то там, в самом отдалённом и противоположном Войду углу этого некрополя находится одна лампочка, один фонарик, который однажды осветил его жизнь, но резко затух, теперь лишь тусклый блик света на звёздном небе за облаками космической пыли, а может быть облаками табачного дыма, собранного в атмосфере и мешающего сиять ярче, так чтобы снова осветить жизнь старого знакомого, а ведь люди часто мечтают, пуская сигаретный дым в облака, значит ли это, что люди своими желаниями затмевают мечты других?

"Умер бы, но ты..",– полушёпотом, захлёбываясь слезами в своём пустынном мире, где вместо песка тяжёлая пыль, отдавал той звезде свою душу.

А сейчас Войд сидел за своим рабочим местом и печатал отчёт о проделанной за последнюю неделю работе, такой же отчёт какой будет у всех остальных работников этого офиса, лишь другими словами, а потом те будут спорить, кто сделал лучше тоже самое, не подозревая, что это никому и не нужно на самом деле. Но работа есть работа. Хоть Войд Лайф и знал о бесполезности этого занятия, чтобы выжить, ему нужна была пища. Уже второй час, без остановки и уставившись в нижнюю часть монитора, он выполнял свою работу.

"Войд, ты чего застыл?",– отвлёк от важного занятия женский голос.

"Знакомый голос, наверное, это Кэрин",– предположил про себя парень, а после повернул голову и ответил: "Здравствуй, Кэрин, я не застыл, я в общем-то пишу отчёт, который ты, видимо, уже сдала?"

Позади Лайфа стояла Кэрин. Тоненькие черты лица, острый носик, голубые глаза, светлые волосы, низкий рост и очень стройная фигура дополняли восхитительный голос.

"Всегда ты такой холодный, Войд..",– опустив глаза, когда повернулся собеседник, и, немного открыв ход горячей крови под щеками, покраснев, очень тихо, но желая, чтобы её услышали, проговорила девушка.

"Чего ты там себе шепчешь?",– серьёзно, не меняя выражение лица, чего вообще никогда не делает – этакая маска равнодушия и пустоты, напоминающая театральные лики, и повернув голову обратно к монитору, спросил Войд.

"Не услышал..",– с тяжёлым облегчением и ускоренным сердцебиением внутри крохотного, хрупкого, как хрусталь, тела, которому нужна забота и внимание, радостно опечалилась Кэрин и, понимая, что собеседник не нарочно так не понимает её, ведь он такой всегда, еле сдерживая голос от дрожи из-за нехватки смелости, девушка плеснула в лицо человеку напротив слова: "Да, сдала. И чего же, Вы, Мистер Войд, всё ещё не закончили свой отчёт?".

А ведь она хотела сказать совсем другое, но эти паразиты внутри человека вечно мешают и манят сделать всё иначе. Совесть, обида.. Как же там? Эмоции. Эмоции, как цепи, одни крепко стянуты и давят на человека так сильно, что со временем без них человек ощущает себя пустым, даже не подозревая, что он был таким всегда – с эмоциями тоже, другие слегка задевают душу, но всё равно как-то воздействуют, поэтому иногда, случайно потянувшись ослабить одни, своим телом человек стягивает другие оковы. Когда кто-то пытается сказать что-то тёплое, а красная плеть сбивает с себя сталь, которая вонзается в сердца других, и нити возвращаются в исходное положение, он осознаёт, что совершил ошибку, которую не совершал.

"Прости",– кричала Кэрин всем сердцем, но голос пропал, звук растворился в бездне темноты сердца, которая уже пропала, а слова вместе с ней: "Прости",– снова ничего: "Умоляю, прости, я не хотела",– и всё равно тишина: "Про..",– есть контакт, звуки вернулись, добрались из пучин пустоты, открыли дверь своего родного сердца, хотели эффектно показать, что они живы..

"Уже почти всё, пару десятков минут и можно нести шефу.",– всё так же, как и раньше, молвил Войд.

А голос сердца Кэрин испустил свой дух, так и не явившись миру. Она стояла и смотрела на Войда, пока тот смотрел на монитор, но ничего не делал, ожидая, когда уйдёт девушка, которая хотела бы никогда не уходить от него дальше, чем на расстояние разброса капель крови вырванного и растоптанного сердца.