Атомная крепость (илл. И.Ефимова)

Цацулин Иван Константинович

– В двенадцать за вами придет Скаддер.

Летчик возвращался в свою комнату в сопровождении Скаддера, через главный подъезд. Кровать его стояла на прежнем месте, а на соседней, как ни в чем не бывало, безмятежно спал Финчли.

Было уже поздно, когда Гейм очнулся от тяжелого, не давшего ему отдыха сна. В открытые окна врывался свежий ветерок с Гудзона и аромат цветов. Мурлыкая что-то себе под нос, Финчли возился у чемодана.

– И здоров же ты спать, – сказал он, заметив, что Гейм проснулся.

– Что

ты делаешь? – спросил его Гейм.

– Разве не видишь? Распаковываю наши чемоданы, пора переходить на оседлый образ жизни, – бодро ответил бортмеханик.

– Ну так укладывай все обратно, – приказал Гейм и начал поспешно одеваться.

– А в чем дело? – осведомился Финчли. Гейм взглянул на часы:

– Через два часа мы покидаем виллу Прайса.

– Почему?

– Мы отправляемся в штат Невада.

– Зачем?

– Для участия в испытании атомной бомбы на полигоне Юкка-Флэтс.

Финчли в крайнем изумлении посмотрел на приятеля.

– Тебе что-нибудь приснилось, Стив? – с тревогой в голосе спросил он.

Гейм возразил:

– Я слишком мало спал в эту ночь, чтобы видеть сны, Боб. После я тебе все объясню, а сейчас давай собираться. Скоро за нами придет Скаддер.

– Как? Эта горилла здесь? – Финчли от удивления даже присвистнул и принялся поспешно укладывать вещи в чемоданы.

Скаддер подал автомобиль точно в 12.00.

Глава девятая

Командировка кончалась. Капитан государственной безопасности Сергей Русаков и его начальник полковник Соколов должны были возвратиться в Москву с поездом, который проходил через Краснотал на следующий день рано утром. Русаков чувствовал себя превосходно: задание, с которым он приезжал в Краснотал, удалось выполнить успешно и в срок. Пришлось, правда, основательно поработать, порядком устать, но теперь все уже было позади, завтра утром он покинет Краснотал, а сегодня можно не спеша пройтись по чистым, тенистым улицам этого украинского городка и пораньше лечь спать, чтобы вовремя поспеть к отходу поезда.

Но ни Русакову, ни его начальнику полковнику Соколову не пришлось отдохнуть перед дорогой, а утром поезд на Москву ушел без них. Неожиданно им пришлось заняться операцией, которую полковник назвал «Незваный гость».

…В семь часов вечера полковник Соколов возвратился в гостиницу и немедленно вызвал капитана, только что вернувшегося с прогулки.

– Будьте готовы в восемь ехать вместе со мной к генералу Бондаренко, – сказал он Русакову.

– Разрешите спросить – зачем? – обратился к нему капитан.

– Приглашены на ужин перед отъездом, – пояснил Соколов.

Русаков хотел было от участия в ужине уклониться, но полковник рассердился.

– Раз приглашают, надо идти, – сказал он неожиданно сурово и, помолчав, добавил: – Боитесь оказаться лишним? А генералу-то, может, вас будет приятнее видеть, чем меня. Эх, комсомолия… не понимаешь!

Русаков действительно ничего не понимал и

продолжал молча смотреть на шагавшего взад и вперед начальника. За два года службы под его руководством Русаков впервые видел полковника столь глубоко взволнованным. Что же случилось? Генерал Бондаренко был старым другом Соколова. Почему же ему будет приятнее видеть у себя Русакова?

– Простите, Иван Иванович, – сказал он, обращаясь к полковнику, – а не тактичнее ли мне все-таки не идти?

Соколов строго взглянул на него.

– Нет, – ответил он. – Мы пойдем вместе. Во-первых, это будет приятно генералу Бондаренко, во-вторых, легче мне… Дело в том, – пояснил полковник, – что у Бондаренко был сын… Генерал на днях сказал мне, что вы, капитан, напоминаете ему его Сашу.

Генерал извиняющимся тоном сказал жене:

– Мы пройдем ко мне, потолкуем, а ты вели подать нам туда чаю.

В сопровождении хозяина Соколов и Русаков прошли в его залитый ярким светом вечерней зари кабинет. Русаков полагал, что вот сейчас генерал скажет им на прощанье что-то веселое, шутливое и что именно эти, последние минуты встречи друзей и будут самыми легкими и приятными. Но, к его удивлению, произошло нечто совсем обратное. Никто не шутил и не смеялся. Как только закрылась дверь кабинета, и Бондаренко и Соколов, казалось, даже внешне изменились: у генерала опустились плечи, он согнулся так, будто какое-то горе придавило его. Соколов же сразу подтянулся и стал строже обычного. Это было заметно по блеску глаз, по плотно сжатым губам, – уж Русаков-то знал своего начальника. Бондаренко сказал Соколову:

– Расскажи… Я для этого и пришел сюда… чтобы тут без Маши (так звали жену генерала) спросить у тебя подробности гибели моего сына.

– Я уже писал тебе, – тихо ответил Соколов. – Мне тяжело, очень сейчас тяжело, друг.

И Русаков видел, что полковнику действительно было очень тяжело.

– Я знал, что, встретив меня, ты будешь спрашивать, – снова заговорил Соколов, – и… боялся этой минуты.

Наступило тягостное молчание.

Лучи предзакатного солнца наполняли комнату золотым светом.

Генерал сказал:

– Саша был моим единственным сыном. Я так любил его…

– Он погиб с честью, – перебил его Соколов.

– Да, знаю, он не нарушил присягу. Но… я хочу услышать от тебя, понимаешь, услышать, как произошло несчастье.

– Хорошо, – глухо ответил полковник. – Как ты знаешь, гитлеровцы тогда свирепствовали в Крыму. Партизанский отряд, в котором случайно очутились вместе я и твой Саша, был окружен в южной части Яйлы. – Полковник взял лежавший на письменном столе лист бумаги и стал набрасывать на нем схему расположения отряда. – Мы находились вот здесь, среди скал, без продовольствия и боеприпасов. Гитлеровцы наседали на нас со всех сторон… Мы знали, что скоро нам помогут, выручат. Единственно, что угнетало нас, – наши раненые товарищи, которые были обречены на верную смерть.