Атомный экспресс
Шрифт:
– Что случилось? – спросил я. – Нас подорвали?
– Не думаю, – ответил Влад и, ухватившись за оконную раму, высунул голову наружу. Я видел только кусок темно-синего неба, перечерченный какой-то металлической конструкцией. – Мы стоим посреди моста! – крикнул он, вращая головой во все стороны. – Под нами пропасть. Река. Ущелье. Тепловоз свалился вниз… Ползи сюда!
Я не без труда добрался до Влада. Из коридора открывался жуткий вид на внутренность вагона, ставшего неузнаваемым. Почти во всех купе были сорваны двери; они громоздились в нижнем торце вагона, баррикадой закрывая проход. Посреди вагона по обшивке проходила широкая, в два пальца толщиной, трещина. Казалось, что достаточно легкого удара, как половина вагона отвалится и
– Это тот самый аварийный мост, о котором предупреждал подполковник! – крикнул я и вернулся к Владу, осматривая заваленные обломками купе. – Где Филин?
Влад пожал плечами:
– Не нашел. Мадам я перетащил в четвертое купе, там диваны уцелели. Леся с ней, она отделалась царапиной.
– С Милой что-нибудь серьезное?
Влад дернул головой и процедил:
– Не знаю. Пульс есть, дышит нормально, а в чувство еще не пришла.
– А я долго был в отключке?
– Минут десять, может быть, – уклончиво ответил Влад. Этот разговор был ему неприятен. – Да я не знаю точно, сам только очухался.
Влад говорил неправду. Я это сразу понял, но сделал вид, что поверил, прощая другу эпизодический эгоизм начинающего коммерсанта. Как только поезд сошел с рельсов и я, пробив головой перегородку, отрубился без сознания, он первым делом кинулся в тамбур, чтобы посмотреть, что случилось с его цистернами.
– И автомат не нашел?
Влад отрицательно покачал головой.
Я зашел, если так можно выразиться, в купе, из которого недавно снарядом вылетел в соседнее. Мягкая диванная полка оторвалась и лежала на полу, столик тоже был сорван и болтался на нескольких шурупах – Филин схватился за него и отлетел к перегородке вместе с ним. Я оторвал его окончательно и швырнул в окно. Затем, широко расставив ноги, поднял диванную полку. В окно она не пролезла, застряла в нем, заслонив и без того скудный закатный свет. И все же я сумел достаточно внимательно осмотреть купе.
Автомата, как и самого Филина, действительно не было. Бандит исчез бесследно, если не считать двух раскрошившихся таблеток, которые он так и не успел проглотить. Злость на Влада прибывала слишком стремительно и быстро заполнила меня до краев.
– Послушай! – крикнул я, не в силах совладать с металлом в голосе. – Когда ты побежал смотреть на свои цистерны, Филин был здесь или его уже не было?
Влад молчал. Я не оборачивался, чтобы не видеть, как он мучается в поисках ответа.
– Не обратил внимания, – наконец признался Влад. Выждал еще паузу и попытался реабилитироваться: – Ты представляешь, меня зашвырнуло в самый конец вагона и перемешало с дверями. Я так стукнулся балдой о титан, что мозги на несколько минут отключились. Зачем-то пополз по коридору вверх… Чучело я, конечно, гороховое! Но точно помню, что мимо меня он не пролетал. Видимо, вылез через окно.
Я поднял с пола обломок чугунной трубки и выбил ею остатки стекла в раме. Потом лег на нее животом и выглянул наружу.
Наш вагон, зарывшись передней частью в прогнивший дощатый настил почти до нижней кромки последнего окна, застрял, как большая заноза, посреди моста. Уцелевшие шпалы с изогнутыми рельсами лестницей нависали над крышей. Один рельс, пробив вагон насквозь, не давал ему рухнуть вниз вслед за тепловозом, а другой, покачиваясь и издавая протяжные звуки, нависал над вагоном, как удилище какого-то мистического монстра. Пролетные конструкции и быстро сгущающиеся сумерки не позволяли мне отчетливо рассмотреть все то, что находилось вокруг моста, и тем более склоны ущелья, которые
– Почему нет ни милиции, ни войск? – спросил я сам себя.
– Не знаю, – угрюмо ответил Влад. – Меня это сейчас мало волнует.
Я только теперь начал ясно осознавать, что теряю друга – того прежнего Влада Уварова, которого всегда волновало то же, что и меня. Разные интересы разносили нас по своим сторонам, делали далекими друг от друга и чужими; коммерческий интерес у моего друга стал превалировать над тревогой о моей судьбе и судьбах двух оставшихся в живых женщин.
Я хотел сказать Владу что-то гадкое, вроде: «Не писяй, ничего с твоими драными бочками не сделается», а затем выбраться наружу и пойти куда-нибудь по старому мосту в ночь, в пустоту. Но поступил иначе.
– Пойдем, посмотрим на сцепку между вагоном и цистернами, – сказал я Владу. – Может быть, надо отцепить вагон, а то, не дай бог, утащит весь состав в пропасть.
Влад, не ожидавший от меня такой участливости и стремления разделить с ним его головную боль, был тронут. Он, вдруг почувствовавший себя виноватым передо мной за черствость и эгоизм, ожил, задвигался, лицо его просветлело; подав мне руку, помогая выбраться из купе в коридор, торопливо заговорил:
– Все свое состояние я вложил в эту затею, Кирилл! Все, до последнего гроша! Больше этого не будет. В первый и последний раз! Клянусь, продам эти поганые цистерны и займусь разведением шампиньонов. В гробу я видал такой бизнес!
Придерживаясь за уцелевшие поручни, мы спускались вниз. У четвертого купе я остановился. Влад прошел мимо, словно не заметил Лесю, которая копалась в белой сумке с красным крестом, и Милу, лежащую на диване, точнее, в углу между диваном и перегородкой, накрытую двумя верблюжьими одеялами, с обескровленным лицом, с отсутствующим взглядом и плотно сжатыми тонкими губами.
– Как самочувствие? – спросил я у Милы.
Женщина не ответила, не отвела взгляда, рассматривая меня черными глазами.
– Что с ней, Леся? – повторил я.
Никакой реакции. Леся, сидя ко мне спиной, продолжала копаться в аптечке, выкладывая себе на ноги пакеты, пузырьки и упаковки. Я тронул девушку за плечо.
– Убери руку! – спокойно попросила Леся.
Это был сговор. Две женщины объявили нам с Владом бойкот. Мой друг, похоже, понял это раньше меня и потому не задержался у четвертого купе. Мне больше ничего не оставалось, как последовать за ним.
Через пустое окно мы выбрались наружу. Впервые за минувшие сутки я оказался вне этого зловещего вагона и почувствовал, насколько чист воздух, насколько упоительна и божественна тишина. Меня слегка пошатывало, немного болела голова, но все это казалось пустяком в сравнении с нахлынувшей эйфорией. Казалось, что стены тесного и страшного вагона рухнули, как стены тюрьмы, и нас, приговоренных к смерти, неожиданно помиловали и даровали свободу.
Влад, похоже, испытывал те же чувства, что и я. Мы стояли на деревянном, ссохшемся настиле под тихо стонущим рельсом, смотрели на туманные горы и молчали. Страшное напряжение, которое сковывало волю и мысли на протяжении минувшей ночи и всего последующего дня, медленно отпускало. Мне уже казалось, что все пережитое было лишь плодом моего воображения, тяжелым сном, и ни Филин, ни шлейф покойников за ним не вставали на моем пути.
Мы медленно пошли вдоль вагона, обходя опасные проломы, завалы из обломков досок и металлических опор. Ближайшая к вагону цистерна, как и следующие, всеми колесами стояла на рельсах и опасений не вызывала, но мы не знали, насколько крепко держится в проломе вагон, а выяснять это в сумерках было не только проблематично, но и опасно.