Атомный поезд. Том 1
Шрифт:
Тот энергично подхватил трубку, молодцевато гаркнул, чтобы продемонстрировать свою энергию и необходимость.
– Слушаю, Василий Петрович, Талубеев!
– Ты получал телеграмму по литерному?! – тоном, не сулившим ничего хорошего, произнес начальник дороги.
– Получал, спустил по линии, как всегда точно в срок!
– Ты, видно, себе что-то в штаны спустил! – загремел начальник дороги. – Литерный поезд стоит в Волчках, а ты мне какую-то херню плетешь!
Талубеев вспотел, покраснел и зачем-то встал.
– Так ведь там ремонт… Шпалы прогнили,
– Ты что, совсем баран?! Мне из Москвы звонят и грозят тюрьмой, а ты там шпалы перебираешь?! Ты инструкцию знаешь?!
Никогда Талубеев не слышал, чтобы начальник так орал. Надсаженный голос, бранные слова… До него стало доходить: случилось нечто ужасное. Но что?
– Так точно! Обеспечить беспрепятственное прохождение, освободить как минимум два железнодорожных пути, скорректировать движение всех прочих составов и в случае накладки временно загнать на запасные ветки. Конечно, знаю, Василий Петрович!
– А если знаешь, то почему не делаешь?! Или это саботаж?
За всю свою двадцатилетнюю карьеру Талубеев никогда не слышал этого страшного слова в применении к себе. У него задрожали колени.
– Там шпалы… Виноват, сейчас же устраню… Лично выеду на место и все обеспечу…
– Ты уже обеспечил все, что мог, – перешел на спокойный, но отнюдь не успокаивающий тон начальник дороги. – Ты уволен! Передавай дела заму, Ромашкину. Да скажи ему, что если через минуту литерный не пройдет, то вы оба с ним на нарах окажетесь! А я уже позже, после вас!
– Как уволен?.. – переспросил Талубеев и плюхнулся обратно в такое уютное кресло.
– Одна минута, баран! Иначе на мясокомбинат отправлю!!
Литерный миновал Волчки через пять минут. Все это время он простоял на единственном пути, глядя слепыми окнами на возникшую вокруг суматоху, впереди состава справа и сзади слева разминали ноги выпрыгнувшие из первого и последнего вагона крепкие парни в камуфляжных комбинезонах.
Настроившаяся было ждать дрезину с краном бригада ремонтников вмиг заменила злополучную шпалу вручную, кувалды, мелькая как носы дятлов, заколотили костыли, путевой обходчик Гаврилыч поднял зеленый флажок, стрелочник Мишаня приосанился и даже как будто принял стойку «смирно».
Литерный тронулся с места, парни в камуфляже быстро вскочили на подножки и исчезли в вагонах, поезд резво набрал скорость.
Рабочий люд в оранжевых жилетах проводил его долгими тоскливыми взглядами. От чего им было тоскливо: от небывалого аврала, от монотонного и безысходного бытия, от давления атмосферного столба или от того, что некоторых застрявший поезд оторвал от традиционной для мужской компании емкости с прозрачной жидкостью, способной вмиг развеять тоску и улучшить настроение, – это вопрос для психолога или непосредственного железнодорожного начальника, сами они не могли разобраться в запутанных лабиринтах собственных душ. Да и, сказать по правде, не были приучены это делать.
– Ну че, пошли? – Мишаня незаметно подмигнул Игорю Ходикову, и тот с готовностью отделился от родной бригады.
– Давайте, дверь не
Через несколько минут они зашли в сторожку путевого обходчика.
– Гля, чего это такое было? – спросил Ходиков.
– Ты ж слыхал: за этот поезд Талубеева сняли. Вместо него Ромашкина поставили, говорят, он так в трубку орал, что у Петровича чуть ухо не лопнуло! Ладно, давай начнем…
Худой, жилистый и прокаленный солнцем стрелочник азартно подцепил видавшим виды складнем крепко насаженную пробку.
– Гля, и впрямь заводская!
– Не, западло, давай Гаврилыча подождем, – не согласился Игорь. – Обидится. Лучше сало пока порежь…
– Сало так сало. Только где он ходит…
Хозяин сторожки в ту же минуту вошел в дверь. В руке он держал только что вырванные из земли цыбули – крупные белые луковицы на жестких зеленых хвостах.
– Ну и дела! Как раньше, еще в те времена! Талубеева и Ромашкина сняли, грозятся в тюрьму посадить. С литерным, окаянным, шутки плохи! На-ко, обмой, – он протянул цыбули Игорю и тот, привычно зачерпнув из ведра кружкой, на пороге смыл с них комочки земли и серую пыль.
Потом Мишаня привычно разлил водку в дешевые пластиковые стаканы и сделал это мастерски – всем поровну и ни капли не уронив на замызганную клеенку.
– Ну, будем!
Стаканы бесшумно чокнулись. Игорь Ходиков, вечно небритый, лохматый парень лет двадцати восьми, поднял тару на уровень побитого оспой лица, внимательно посмотрел, сглатывая, и быстро выпил, тут же закусив луковицами и неловко пристроенным на черствый черный хлеб грубо нарезанным салом. Руки у него были в татуировках: перстни, традиционное восходящее солнце и надпись «Колыма».
Мишаня ничего не рассматривал: чокнулся и выпил, закусил вначале салом, а уж потом заел луком.
Гаврилыч – крепкий, хоть и не первой молодости мужчина с седыми зализанными назад волосами и огромным в пол-лица носом, пил долго, мелкими глотками, потом, полузакрыв глаза, посидел неподвижно, смакуя вкус и послевкусие, как опытный дегустатор.
– А ведь знаете, пацаны, не обманула баба – водка настоящая, из пшеницы, – удовлетворенно произнес он, внимательно осмотрел толстый ломтик сала, аккуратно и даже с некоторой нежностью водрузил его на ломоть черного хлеба и, прежде чем впиться давно не леченными зубами, с удовольствием обнюхал бутерброд.
– Настоящая редко попадается, – поддержал разговор Мишаня.
– А зачем ее делать, если и самогонку пьют, и стеклоочиститель глотают, – Ходиков разлил остатки. Вышло по полстаканчика и все трое огорченно покрутили головами.
– Надо было, Гаврила, тебе у проводников купить, – сказал стрелочник.
– У каких проводников? Это же литерный! – усмехнулся Гаврилыч. – Видел, какие там проводники стояли? Они тебя сразу на голову укоротят.
– Посмотрим еще, кто кого укоротит, – по-блатному растягивая слова процедил Игорек. Он сразу изменился: сузил глаза, искривил губы. – А ведь в таком что-то ценное возят. Вот бы грабануть!