Аттила, Бич Божий
Шрифт:
— Все в порядке, парни? — поинтересовался Проксимон, оглядев длинное помещение. Из двадцати рекрутов, большинство, сидя на своих койках, приводили в порядок свое обмундирование; остальные, сбившись в кучу, играли в ludus duodecim scriptorium, «игру двенадцати линий».
— Теперь, когда — благодаря тебе, дуценарий, — мы вновь получаем полный рацион хлеба, — откликнулся один из новобранцев, — жаловаться не на что.
— Отлично, — сказал Проксимон. — Получается, все всем довольны?
Двадцать голов дружно кивнули в ответ.
— Лгуны, — бодро проговорил Проксимон. — Дотронься-ка до пальцев ноги, солдат, — приказал
— А жопа-то болит, — удовлетворенно сказал Проксимон. Многие рекруты на ранних стадиях обучения верховой езде натирали себе болезненные раны о седла. — Да ладно, парни, признайтесь — болит у всех. — Возражений не последовало, и он продолжил. — Советую смазать дегтем. Кроме того, достаньте себе femenalia— рейтузы, — хозяйство надо держать на должном месте. Любая берберка из тех, что ошиваются у форта, с удовольствием одолжит вам пару-другую. Не волнуйтесь, надолго они вам не понадобятся — поносите, пока яйца не затвердеют.
— Но… носить рейтузы, — с беспокойством возразил один их рекрутов, — это ведь не по уставу.
— Так точно — не по уставу. И на ком из вас я их увижу, мало тому не покажется. Но я, в отличие от Cedo Alteram, о котором вы, несомненно, слышали, не хожу по плацу с привязанным к концу дубинки зеркалом, так что вряд ли я о чем-то узнаю, не так ли?
Немного разредив последними своими словами атмосферу, ducenariusстал отвечать на посыпавшиеся со всех сторон вопросы об условиях службы, бенефициях и легендарном главнокомандующем, комите Африки, известном как беспристрастностью, так и ратными подвигами.
— Правда ли, что он убил Атаульфа, первого мужа Галлы Плацидии?
— Убить — не убил, но ранил тяжело — когда готы пытались овладеть Массилией. Атаульф, кстати, от раны своей быстро оправился, чему Августа была сильно рада.
— Слышал, Бонифаций убил солдата, переспавшего с женой одного из местных жителей? [4] — с надеждой спросил один из новобранцев.
— А вот это — истинная правда, — подтвердил Проксимон. — Что, рассказать вам эту историю?
4
Подробно об этом случае рассказывается в книге Гиббона «Закат и падение Римской империи», глава 33.
Лагеря — аккуратного прямоугольника кожаных палаток, известных как papiliones, «бабочки», каждая из которых вмещала восемь солдат, — они достигли в полдень. На многие километры вокруг растянулся унылый пейзаж: однообразные холмистые равнины, лишь кое-где покрытые травой эспарто, чертополохом и асфоделью; к северу — голая стена горы Гафса, к югу — мерцающие миражи, проплывающие над искрящейся солевой поверхностью Шотт-эль-Гарсы, одного из цепочки соленых озер, по которым проходила граница Римской империи. Озера эти обрамляли Великое песочное море, пересекаемое лишь караванами, привозившими из земель, где за пять сотен лиг [5] пустыни жили темнокожие люди, золото, рабов и слоновую кость.
5
То
Лагерь представлял собой временное мобильное поселение, возведенное на месте одного из остановочных пунктов, через которые Бонифаций совершал ежегодный объезд того, что являлось скорее его личным феодом, нежели провинциями проконсульской Африки и Бизацена. Эти путешествия комит считал необходимым напоминанием местному населению о том, что Рим все еще могуществен и готов использовать свою силу для поддержания на этих землях порядка и отправления правосудия — римского правосудия, а не примитивного кодекса «око за око», распространенного за пределами империи. Последние двести лет туземцы, номинально бывшие «римлянами», в душе по-прежнему оставались племенным народом, при отсутствии должного контроля — недисциплинированным и неуправляемым, о чем свидетельствовал и недавний мятеж донатистов, членов воинственной антикатолической секты, призывавших крестьян (у многих из которых в жилах текла пуническая кровь) не повиноваться их римским хозяевам.
Бонифаций мечтал об ожидавших его ванне, чистых одеждах и горячем обеде, сдобренном бокалом морнага, превосходного местного красного вина, — в последние три дня комиту и сопровождавшим его людям приходилось довольствоваться лишь сухим печеньем, кислым винцом и солониной. Расположенные по соседству с Шотт-эль-Джеридом, огромным соленым озером у римской границы, деревни подверглись нападению со стороны группы вооруженных берберов, но предпринятая комитом карательная экспедиция закончилась успешно, — понеся тяжелые потери, налетчики вынуждены были скрыться за границей империи. К несчастью, несколько устремившихся в погоню римских солдат случайно сбились с дороги и, провалившись под солевой пласт, утонули.
По прибытии в лагерь Бонифаций выразил благодарность участвовавшим в экспедиции подразделениям « Equites Mauri Alites» и « Equites Feroces» и распустил солдат, после чего, спешившись, передал поводья конюху и быстрым шагом направился к украшенной штандартами части палатке командующего. У закрывавшего вход в палатку откидного полотнища сидел какой-то юноша в поношенном джелаба. Судя по племенной расцветке, то был блемми; лицо его показалось Бонифацию смутно знакомым.
— Господин Бонифаций, — обратился молодой человек к комиту тоном, не оставлявшим сомнений в том, что говоривший пребывает в состоянии крайнего отчаяния, — я подавал прошение — помните?
Вышедший секундой позже из палатки трибун вручил комиту бокал вина.
— Извините, господин, — сказал он, указав на туземца. — Ничего не могу с ним поделать. Настаивает, что вы обещали переговорить с ним. Я уже устал прогонять его; он все время возвращается и твердит одно и то же. Выглядит вполне безобидным, поэтому я имел смелость позволить ему дождаться вас здесь. Но если что не так — ноги его здесь не будет.
— Да нет же, пусть остается, — Бонифаций внезапно вспомнил суть дела. Оно должно было рассматриваться на утреннем трибунале, но тут пришли вести о нападении берберов, и, прервав разбирательство, он вынужден был отправиться на юг. То было три дня назад; бедняга ждал его все это время! Должно быть, дело его действительно не терпит отлагательств.
— Ты ел что-нибудь за то время, что сидишь здесь? — спросил комит у блемми.
Туземец покачал головой.
— И ты даже не подумал о том, чтобы покормить его? — рявкнул Бонифаций на трибуна.