Аттила
Шрифт:
– Знал.
– А гунны?
– Они тоже знают.
– Они это мне… простили?
– Разве ты слышал когда-нибудь хоть один упрек? Ты сделал это, значит, это было неизбежно.
– Да, необходимо для исполнения воли Бога мщения. Сейчас ты увидишь. Слушай!
– Я слушаю, – сказал Хелхаль.
Глава шестая
Ты знаешь, – начал Аттила, – что после смерти отца… Ужасно вспомнить его плавающим в своей крови…
– Да! А та женщина… – заметил, задрожав, Хелхаль.
– Замолчи! – приказал Аттила. – Если гунны узнают об этом когда-нибудь…
Но
– Женщина! С обнаженным ножом! Старая сарматская ведьма! С ножа капала его кровь, а она размахивала им над своей головой и кричала: «Он распял моего невинного внука! Но бабка отомстила за него!» Старуха убила моего господина, повелителя гуннов! – Хелхаль застонал.
– Замолчи, говорю тебе!
– Но ведь они знают это! Хотя вы, двое сыновей, приказали умертвить всех свидетелей, но многие из невинных жертв успели сказать своим палачам, за что они осуждены на смерть. А палачи рассказали другим. Так и я узнал об этом по возвращении из похода на яцигов.
– Большое несчастье, что это известно гуннам. Они слепо верят в свои предрассудки.
– Это не предрассудок, – ответил Хелхаль, – ничто не может быть справедливо.
Аттила пожал плечами.
– Не сомневайся сам, – продолжал старик, – и не подрывай народных верований, которых, как я с горестью убедился, ты не придерживаешься с такой же строгостью, как твои предки.
– Ты заблуждаешься. Я верю в бога войны, бога мщения, вложившего в мои руки свой собственный меч. Я верю предсказаниям наших жрецов, гадающих на дымящейся крови наших пленников. В особенности, – с усмешкой прибавил он, – когда они предсказывают мне счастье и победу!
– Это значит, – возразил старик, – что из всех завещанных нам предками верований тебе годятся только те, которые благоприятны для тебя. Берегись! Боги не позволяют смеяться над собою!
– Ты угрожаешь, – спокойно, но приподняв голову, произнес Аттила. – Забыл ты с кем говоришь, старик?
– Не забыл: я говорю с Аттилой, перед которым трепещет мир, но не боги и не Хелхаль. Хелхаль сажал тебя малюткой на коня, учил тебя сжимать кулачок и наперегонки бегал рядом с твоей беленькой лошадкой, а когда мальчуган раз свалился с нее на всем скаку, Хелхаль подхватил мальчугана вот этими руками. Пока Хелхаль жив, он будет говорить тебе правду.
– Ты знаешь, я могу выносить ее.
– Часто. Но не всегда. Твой ум подобен плохо прирученному степному волку. Великодушие твое – свободно привязанный намордник. Вздумается хищному зверю сбросить его, и…
– Да, да, – тихо произнес Аттила, – самые разумные усилия духа не могут сразу уничтожить врожденную дикость, наследие многих поколений. Но будь справедлив ко мне, старик, подумай: тысячи народов покорны моему бичу; бесчисленные боги, в которых они веруют. Гунн, христианин, еврей, германец, римлянин – каждый клянется, что его бог – единый, истинный. Что должен делать я, властитель всех этих народов? Должен ли я верить во всех их богов, из которых один исключает другого? Или лучше не верить ни в одного?
Хелхаль сделал движение ужаса.
– Или должен я выбрать то, что мне больше всего нравится и во что я могу верить без притворства и самообмана? Я так и делаю. Прежде всего я верю в самого себя и в мою звезду, а затем в того, кто послал
Глава седьмая
Старик успокоился и с воодушевлением взглянул в его лицо.
– А твои гунны и Хелхаль верят в тебя еще больше, чем ты сам! – вскричал он. – Больше, чем в предания предков! И доказательством служит именно то, о чем мы только что говорили.
– Что ты хочешь сказать?
– Ну ведь ты знаешь, – понизив голос, продолжал старик, – что из трупа убитого женщиною человека исходит гибель и несчастие на всех окружающих, и гунны бегут от таких мертвых, как от чумы. И тебе должно быть также известно, что по нашему древнему верованию проклятие падает не только на убитого женщиною, но и на его сыновей! И несмотря на это все верят в тебя!
Аттила плотнее закутался в свой широкий плащ и съежился, точно от внезапного холода.
– Но ведь одного сына проклятие уже постигло, – заметил он, – неужели и другой не избегнет его? Нет! Предопределение уже исполнилось, рок удовлетворен. Я в безопасности… – Аттила на мгновение закрыл глаза, но затем снова серьезно продолжал.
– Впрочем, оставим это. Я расскажу тебе о смерти Бледы. После раздела отцовского царства на две равные части, в течение нескольких лет мы управляли нашими государствами согласно, сохраняя мир с соседями и удачно отражая единичные набеги неприятеля. Но при таком порядке вещей могущество и военная сила гуннов быстро умалялись. Тщетно подстрекал я брата к войне с Византией, Равенной или готами. Он пропускал все удобные для нашего вмешательства поводы и случаи. К тому же один я, с моим половинным царством, был недостаточно силен для осуществления моих планов. При этом часто осаждаемые мною племена обращались за защитою к брату, и он удерживал мой занесенный меч. Долгое время переносил я это с глухим негодованием, и наконец Бог избавил меня от него. Однажды я снова убеждал его напасть на Византию, победа наша была бы несомненна. Он отказался.
– Хорошо же, – гневно вскричал я, – я отправлюсь один.
– Ты слишком слаб для этого, – возразил он.
– Посмотрим, – сказал я и повернулся, чтобы уйти. Он пригрозил мне, и это было его погибелью!
– Я уже давно раскаиваюсь в том, – произнес он, – что отдал тебе половину царства, вместо того чтобы как старшему быть единым повелителем наследия нашего отца! Если ты не обуздаешь своих кровожадных стремлений, то я спрошу твоих гуннов, не привести ли в исполнение закон первородства, нарушенный моей привязанностью к тебе!
Он повернулся и гордо вышел. В первое мгновение я остолбенел от унижения и гнева, потом с диким криком бросился из его лагеря, к себе, на Тейсс, и только достиг своей палатки, как мною овладела жестокая горячка. В следующую ночь у меня было видение, решившее судьбы его, мою и тысячи народов!
Глава восьмая
Мне снилось, что сильный ураган приподнял меня с моего ложа и унес высоко, под самые звезды, и я очутился на вершине самой высокой горы на свете. Темная ночь вокруг меня сменилась светлым днем. Подо мной, внизу, расстилались разные страны, но на них лежал кровавый отблеск. Я видел движения народов и их вождей в этих странах, и они казались мне копошащимися в своем жилье муравьями.