Аттила
Шрифт:
За 30 лет карьеры Хрисафий забрал в свои руки такую власть, что мнил себя неуязвимым, особенно потому, что был в милости у императрицы Афинаиды, оказывавшей на своего мужа-императора такое же влияние, как маршальша д’Анкр на Марию Медичи: «Мой ум, который тверд, и ясен, и силен! Над глупою толпой меня возносит он» [19] .
Хрисафий организовал убийство своего предшественника. Он одновременно исполнял должности меченосца, инспектора финансов, а потом и главного министра. Феодосий без него и шагу ступить не мог. Поэтому после тридцати лет постыдного успеха он считал себя неотразимым и глупо верил, что всё покупается, а у него к тому же есть на это средства.
19
Леонора
Ореста он опасался. Он сказал Феодосию (и Орест об этом узнал): «Как смеет Аттила требовать у тебя выдачи гуннов, перешедших на твою службу, если его главный помощник — римский перебежчик?»
Эдекон казался ему доступнее. Выходец из суровых степей был ошарашен блеском византийского двора. Мрамор, порфир, позолота, нефрит, узорчатые ткани на стенах — он никогда не видел ничего подобного и не скрывал своего восхищения. Надо будет его прощупать.
Хрисафий пригласил его на ужин одного. Трапеза была удивительно утонченной и роскошной. Одно за другим появлялись блюда, о которых гунн и мечтать не мог; он переставал владеть собой. Хрисафий перешел в наступление: Эдекону достаточно только пожелать, чтобы обладать всем этим… Широким жестом руки главный евнух указал не только на стол, зал, дворец, но и намекнул на самое большое богатство в мире, поддающееся исчислению. Но каким образом? После смерти Аттилы Феодосий падет к ногам Эдекона.
Дерзкая задумка, — отозвался Эдекон.
О том, что было дальше, рассказывает Приск — грек, назначенный послом Феодосия к Аттиле.
Эдекон вступил в игру. Если он согласится, ему для начала потребуется некая сумма, весьма скромная, чтобы подкупить нескольких воинов. Скромная? Пятьдесят либр.
Хрисафий тотчас предложил вручить ему эту сумму немедленно. «Нельзя, — рассудил Эдекон. — Какой бы скромной ни была эта сумма, она всё же слишком внушительна, чтобы ее можно было легко скрыть. Меня заподозрят. Как быть? Включить Вигилу в посольство, которое пошлет Феодосий для ведения переговоров, и дать золото ему». Хрисафий восхитился этой уловкой. Они ударили по рукам.
Эдекон всё же попросил тайно увидеться с императором для подтверждения этих планов. Конечно, согласился Хрисафий. Но Феодосий еще ни о чем не знает, надо сначала его уговорить. Хрисафий берет это на себя, но к императору нельзя заявиться просто так, на это дело потребуется несколько дней. Эдекон понимает.
Каллиграф ни сном ни духом не ведал о планах своего меченосца, но требования Аттилы, которые раскроют через несколько часов (переговоры по существу дела должны были начаться на следующий день), наверняка будут таковы, что он не сможет сдержаться. Взбесится и одобрит его план, рассчитал Хрисафий.
Требования императора гуннов на следующий день изложил Орест. Их было семь.
Аннексия земель, завоеванных к западу от Дуная, с установлением границы в пяти днях ходьбы от его западного берега.
Аннексия Второй Паннонии и юго-востока Первой Паннонии вместе с Сирмием.
Наисс, родной город Константина Великого, станет пограничным городом, а большие дунайские ярмарки Восточной империи, в том числе в Маргусе, войдут в империю гуннов.
В Афирасе и Аркадиополисе разместятся постоянные гарнизоны гуннов.
Запрет всем римлянам возделывать
Немедленная выдача всех перебежчиков.
Обязательство направлять послами к императору гуннов только высокопоставленных римлян.
Марциалий, магистр оффиций, ведавший дворцовой администрацией и представлявший Феодосия вместе с Хрисафием, «сильно опасался», что его господин согласится на эти драконовские условия. Эдекон был уверен, что ответ может быть либо да, либо нет, но всё же добавил, что послы здесь не для того, чтобы уладить этот вопрос, а чтобы «изложить вашему императору намерения нашего». Они хотят, чтобы император их принял и сам сказал, что передать Аттиле.
Хрисафий отчитался Феодосию. Претензии Аттилы непомерны. Пока Аттила жив, императору не будет покоя, намекнул он. Тот с ним согласился, но спросил: что же делать?
— Предоставьте дело мне, — ответил Хрисафий.
— Но как?
— Аттила должен исчезнуть.
Феодосий одобрил. Хрисафий ему открыл, что уже принял меры, и подробно разъяснил миссию Вигилы. Феодосий снова его одобрил.
Он всё же отправит к Аттиле очень значительного посла, как того требовал гунн ради престижа своей империи. Им станет комит Максимин, человек знатного происхождения, самый высокопоставленный дипломат Восточной империи и к тому же — всякое бывает — честный до невозможности. Он будет полномочным послом и возьмет с собой печать империи.
Феодосий призвал к себе Максимина, сообщил, что не ожидает от его посольства ничего хорошего, поскольку с Аттилой сладить невозможно, он хочет только унизить римлян. «Не позволяйте себя унижать», — настоятельно посоветовал император, ни словом не намекнув на то, что замышлялось.
После Максимина он принял Вигилу, подтвердил ему задачу (убрать Аттилу), пообещав крупное вознаграждение.
Максимин потребовал лично подобрать свою свиту. В нее вошел молодой грек Приск, который будет вести дневник путешествия — главный источник сведений о гуннах вообще и об Аттиле в частности, а секретарем стал Вигила, «поскольку он уже хорошо знаком с послами Аттилы».
Хрисафий был донельзя доволен. Он не смел и надеяться на то, что Максимин сам ничтоже сумняшеся возьмет с собой участника готовящегося преступления.
Большая аудиенция, которой потребовал Орест, состоялась в тот же вечер. В кои-то веки Феодосий предстал на ней настоящим императором. И безумцем, поскольку, чтобы навсегда уладить спор с императором гуннов, он предложил третейский суд и выбрал в арбитры доверенного человека Аттилы — самого Онегесия.
Этот яркий поступок стал апогеем правления Феодосия. Апогеем непоследовательности — настолько загадочной, что она выходит за рамки разумения. До сих пор никто не сумел дать ему серьезного объяснения. Феодосий предал себя в руки своего врага. Это настолько из ряда вон, что в этом даже хотели разглядеть христианское стремление к искуплению грехов с намеком на поползновения к святости. Или же Феодосий вышел из себя и устроил истерику. Если только не был настолько уверен в убийстве Аттилы, что позволил себе говорить невесть что — это уже неважно… Мы этого так и не узнаем.
«Ваш господин может быть уверен, что я полностью подчинюсь приговору Онегесия» — таковы якобы были его последние слова перед тем, как он величественно удалился в свои покои.
Потом он тайно принял Эдекона (считая его участником заговора) в присутствии Хрисафия и Марциалия: «Всё, что сказал и пообещал тебе мой верный и преданный щитоносец, вдохновлено, приказано и гарантировано мною». Эдекон поклонился, вышел и пошел рассказать обо всем Оресту.
Орест тотчас понял, что в руки плывет неслыханная удача: увенчать Аттилу ореолом жертвы, нарядить степного волка ягненком. С помощью этих лохмотьев они смогут шантажировать Константинополь.