Аттракцион любви
Шрифт:
– Да, я буду делать все, что в моих силах.
– Я вижу на вас ювелирные украшения, а это у нас запрещено. У людей неимущих всегда есть соблазн что-нибудь украсть у того, у кого это есть. Ваши безделушки будут надежно храниться в монастырском сейфе до тех пор, пока вы не покинете обитель.
– Я собиралась заложить серьги и купить немного детских вещей взамен украденных.
– В этом нет никакой необходимости. У нас очень много детских вещей, они поступают от наших благодетелей. Лучше приберегите ваши драгоценности для тех времен, когда покинете монастырь. От продажи ценных вещей вы можете выручить деньги и пополнить казну монастыря. Из нее каждой
– Я надеюсь снова найти место экономки, как и раньше. Моя конечная цель – вернуться в Лион, где я выросла. Там я и собираюсь начать новую жизнь. Надеюсь, что это мне удастся.
– А, Лион, город шелка. Итак, после всего, что вы услышали от меня, готовы ли вы по-прежнему остаться здесь, полностью положившись на наше попечение?
– Да, готова, – с горячностью подтвердила Лизетт.
– Вы уже выбрали имя ребенку?
– Да.
Выдвинув ящик стола, настоятельница достала папку и, взяв из нее готовый бланк, протянула его Лизетт.
– Сначала внимательно прочтите, а потом поставьте свою подпись.
Аббатиса позвонила в колокольчик, стоящий перед ней на столе, и из соседней комнаты, служившей конторой, вышла незнакомая монахиня, которая должна была удостоверить подпись Лизетт.
Лизетт внимательно прочла бумагу, в ней перечислялись все условия пребывания в монастыре. Она поняла, что, подписав документ, полностью будет во власти аббатисы. Это ее не остановило. Взяв перо, она обмакнула его в чернильницу и начала заполнять анкету, указав свой возраст, возможные имена для ребенка – в зависимости от того, кто родится: девочка или мальчик. В графе «имя отца ребенка» она написала полное имя Даниэля. Их общий ребенок имеет право знать, кто его родители. Потом она расписалась под анкетой и передала ее аббатисе.
Монашка из конторы тоже поставила на ней подпись, и аббатиса убрала бумагу в стол.
– А теперь, Лизетт, – сказала она, – идите и разыщите сестру Дельфину. Она выделит вам сменное белье со склада и другие необходимые вещи. Она скажет, в чем будет состоять ваша работа и в какой день вы можете пользоваться ванной. Мы верим старинной мудрости: чистота – шаг к благочестию.
Покинув кабинет настоятельницы, Лизетт отправилась на поиски сестры Дельфины, но вдруг споткнулась и снова упала в обморок. В этот раз она ударилась головой о массивный резной стул. Очнувшись, почувствовала запах дорогих духов. Открыв глаза, Лизетт увидела, что лежит на каменном палу, а рядом, склонившись над ней и поддерживая рукой ее голову, стоит женщина в манто с меховым воротником и в маленькой шляпе без полей из шелка малинового цвета, украшенной рубиновой брошью. Стоящая неподалеку сестра Дельфина возилась с бинтами и пузырьком с йодом.
– Вам лучше? – озабоченно спросила дама. – Боюсь, вы поранили голову, но ее легко перевязать.
Когда Лизетт собралась приподняться, дама поддержала ее за талию.
– Не волнуйтесь, не надо спешить.
Женщина помогла Лизетт подняться и посадила на стул, который и был причиной ее травмы.
– А теперь передаю вас в руки сестры Дельфины.
Улыбнувшись,
– Кто это? – спросила она.
– Мадам Жозефина де Венсан, вдова. Она очень щедра к нашей обители и заботится о наших подопечных. После смерти мужа даже какое-то время жила здесь и ухаживала за своей тяжело больной престарелой теткой.
Сестра Дельфина закончила перевязку и, отступив назад, полюбовалась своей работой.
– А теперь, пожалуйста, никаких обмороков. Вы будете сиделкой при пожилых женщинах и займетесь починкой белья.
Пожилые женщины сидели в бельевой, собравшись полукругом у камина. Когда вошла Лизетт, все как по команде подняли головы. Некоторые слегка вскрикнули, увидев ее забинтованную голову, но она успокоила их, сказав, что это всего лишь царапина. Другие отнеслись к ее появлению более прохладно.
– Мы не хотим ее, – буркнула одна из них своей соседке.
– Ничего, все уладится, – тихо пробормотала сестра Дельфина, передавая Лизетт несколько наволочек для починки и корзину со швейными принадлежностями, в которой были иголки, нитки и прочие мелочи.
Когда Лизетт приступила к работе, в комнату вошла Жозефина де Венсан. По реакции старушек девушка поняла, что эта дама, посещая монастырь, часто сюда заглядывает. Одни радостно улыбнулись ей беззубыми ртами, другие равнодушно отвели взгляд в сторону.
– Здравствуйте, – довольно громко поздоровалась она, потому что большинство женщин были глуховаты.
В ответ раздался одобрительный гвалт. По виду ей можно было дать лет тридцать с небольшим. Только сейчас Лизетт по достоинству оценила ее красоту: карие глаза с длинными ресницами, нежный цвет тонко очерченного аристократического лица, улыбку, играющую на губах. Ее блестящие темные волосы были причесаны по последней моде.
– Как вы все себя чувствуете?
Она обратилась к каждой из женщин, спрашивая о недугах и проявляя искренний интерес ко всему, что они хотели сообщить ей лично. Наконец подошла очередь Лизетт, на которую Жозефина де Венсан смотрела с неподдельным сочувствием.
– Вы окончательно оправились после падения?
– Да, благодарю вас.
– Когда ждете младенца?
– В ближайшие десять дней.
– Осталось недолго. Матушка аббатиса рассказала мне о ваших невзгодах. Будем надеяться, что полиции удастся вернуть хотя бы часть ваших вещей.
– Я не слишком на это рассчитываю.
– Мне хочется навестить вас, когда родится младенец.
– Это так мило с вашей стороны.
Попрощавшись со всеми, Жозефина удалилась.
Вернувшись к работе, Лизетт обрадовалась, что ее навестит эта прекрасная дама, но намного радостнее, подумала она, если бы ее навестил Даниэль, чтобы посмотреть на свое дитя. Спохватившись, Лизетт быстро отбросила мысли о нем и сосредоточилась на работе.
Три дня она провела в пошивочной мастерской. Большинство женщин любили поболтать, их речь пестрела скабрезностями и грубоватыми шутками. Они часто повторялись, по нескольку раз рассказывая друг другу одно и то же. Но, слушая истории их тяжелой жизни, о потере близких людей, изменах, обманах, голоде и нищете, о том, как им приходилось просить милостыню и продавать себя, Лизетт испытывала к ним бесконечную жалость. Их рассказы заставили, ее больше понимать жизнь, чем прежде, когда она жила в достатке и благополучии. Но даже сейчас она не жалела о своем бегстве.