Аукцион невинности. Его трофей
Шрифт:
— Открывай дверь и заходи в душ, Виктория, — тихо говорит он. — Спиной к двери, смотри на стену.
Слушаюсь сразу. Страшно же до потери сознания. Вцепляюсь в махровую ткань халата, запахиваясь сильнее. Хоть бы не заставлял раздеваться.
Меня потряхивает. Но я всё равно открываю прозрачную стенку душа, встаю на пороге, смотрю на стену из белой крупной плитки с блестящими кругляшками.
— Начнём с подсветки, — говорит он. — Крутилки с белой окантовкой. Если нажать в центр…
Следующие пять минут
Я в полном ахере слушаю. Следую его командам, нажимая и поворачивая всё это обилие сверкающих кругляшков на стене. Дёргаюсь, когда в меня бьёт очередная струя. Говорю «да», когда он уточняет, точно ли я поняла.
В отражении замечаю движение за моей спиной — он ходит, выдвигает ящики, чем-то шебуршит и продолжает методично погружать меня в тёмное дело душевого управления.
Движение за спиной стихает. Только его низкий хрипловатый голос, которому я следую, подрагивая в ожидании, что же дальше будет.
Наконец, не выдерживаю. Оглядываюсь.
Адам стоит рядом спиной ко мне рядом с раковиной — смотрит в большое зеркало. Не отрывая от меня глаз через отражение в зеркале, вытирает салфетками подсыхающую кровь под носом.
На какое-то время забываюсь от вида широкой рельфной спины, подтянутой задницы в боксерах, прорисованных мышцах на бёдрах и икрах.
— Не отвлекайся, Виктория, — усмехается он. — Включи красную подсветку у пола.
Я тяну дрожащую руку к блестящей кнопке включения подсветки.
Пол душевой подсвечивает красным. Адам что-то нажимает на панели у зеркала — яркий потолочный свет гаснет. Остаётся лишь полумрак, окрашенный красным.
Я замираю, боясь даже думать, что дальше будет.
— На стену смотри, — говорит он.
Вздрагиваю, отворачиваюсь к стене. Слишком долго длится молчание.
— Я тебя коснусь, — раздаётся сзади его тихий голос, — а ты будешь просто стоять.
Киваю, потому что голос меня точно подведёт.
— Ударишь меня снова? — спрашивает.
В тёмной комнате, с красной подсветкой, происходящее кажется особенным сюрром.
— Это просьба? — спрашиваю я.
Мой голос всё же дрогнул.
— Нет, — смеётся приятным бархатистым смехом, — мне не нравится, когда меня бьют. Если ты об этом. Твой удар мне тоже. Очень. Не понравился.
Стою. Жду, что будет дальше.
— Если ты меня ударишь снова, мне не понравится, Виктория.
— Зачем провоцировал? — спрашиваю, чувствуя, как меня затапливает злоба.
Я не шевелюсь, всей кожей чувствую, как он стоит позади меня. Молчит.
Не выдерживаю, спрашиваю снова:
— Зачем? Ты же..
— Хотел посмотреть, — неожиданно отвечает, — насколько всё запущенно. Не забивай голову. Сформулирую вопрос по-другому.
Его
Распускает мои волосы, перекидывает через одно плечо, сдавливает ручищами мои руки, касается губами шеи.
— Что ты будешь делать, Виктория, когда тебе снова захочется меня ударить?
По всему моему телу растекается тёплая волна, тело покрывают мурашки. Сейчас я не хочу его бить, и вряд ли когда-нибудь ещё захочу.
— Я не буду этого делать, — почему-то я перехожу на шёпот.
— Почему? — чуть прикусывает шею.
— Ты не позволишь.
Адам замирает. Выпрямляется. Резко разворачивает меня к себе.
Он касается кончиками пальцев моих губ. Поглаживает. Зарывается рукой в мои волосы на затылке, запрокидывает мою голову и целует.
Целует умело и расчётливо. Вдавливает в себя. Чувствую, как он возбуждён.
Отстраняется, рассматривает.
— Это правильный ответ, — слегка улыбнувшись, говорит он.
Закрываю глаза, жду. Я совершенно подавлена. Если бы он сказал мне что-то сделать сейчас, точно бы согласилась. Всё бы сделала. Ещё ни разу настолько опустошённой не была.
— В спальне с белыми шторами, — говорит Адам, — в нижнем ящике прикроватной тумбочки найдёшь распечатку со схемой камер. В других душевых… камер нет. Только в этой.
Он добавил:
— Доступ к просмотру только у меня. Хорошо подумай, что захочешь показать мне, а что нет.
Пока я соображала над ёмкостью последнего предложения, Адам гладит мои губы большим пальцем, резко отпускает меня, разворачивается и уходит.
Шорох шагов на лестнице. Подчёркнуто сильный хлопок закрывающейся двери.
Ушёл. На негнущихся ногах иду искать спальню с белыми шторами. Нахожу распечатку схемы там, где и сказал Адам.
Здесь, в этой комнате камер нет. Ложусь в постель, накрываюсь одеялом с головой, и тут меня прорывает — рыдаю в подушку, с надрывом, долго, до полного изнеможения. Наконец, измучавшись, засыпаю.
Посыпаюсь как от толчка. Оглядываюсь. На кровати лежит коробка.
Осторожно открываю. На матово-поблёскивающей чёрной ткани — записка резким почерком с сильным нажимом: «Сегодня у меня выходной. Будь готова в двенадцать».
Поднимаю взгляд на часы. Десять тридцать. Нормально я поспала.
Достаю из коробки ткань. В моих руках — короткое кружевноё чёрное платье.
12. Платье
Осознание всего, что произошло со мной разом обрушивается на меня. Аукцион. Давление незнакомца. Похоже, что я сильно нравлюсь ему. Отсидеться не выйдет.
От воспоминаний, как я изучала душ под его негромкий голос и расхаживание за моей спиной — внутри что-то оборвалось. Чёрт, да он виртуоз психологического давления. Я не то что ударить, даже подумать об этом теперь до трясучки боюсь.