Аун Сан
Шрифт:
А когда гонки окончились, Аун Сан поблагодарил жителей города за прием и сказал потом:
— Я наблюдал сейчас за соревнованиями. И обнаружил интересную вещь. Стоит какой-нибудь лодке вырваться вперед, гребцы сразу перестают налегать на весла с прежней силой, хотя до финиша осталось еше немало. Они слишком рано успокаиваются. Следующей за ними лодке не стоит большого труда обогнать их, если они поднажмут как следует. Но происходит еще одна странная вещь. Лодка, которая отстает, тоже снижает скорость. Ее гребцы тоже успокаиваются, решают, что проиграли. Так обе лодки не спеша приходят к финишу, если, правда,
Назавтра эти слова передавались из уст в уста, из деревни в деревню.
Аун Сан поражал японцев. Они не могли его понять. Например, возьмите Ба Mo. После того как Ба Mo получил видимость власти, он окружил себя пышным конвоем, конфисковал у перепуганных индийских купцов несколько автомобилей, устраивал аудиенции, как император, и даже заказал себе генеалогическое древо — от самого короля Анораты.
Аун Сан же не меняется. Все так же предпочитает мундиру клетчатые лоунджи и старенькую рубашку, сразу не поймешь, что это и есть бирманский герой, за которым любой из его солдат, да и вообще любой из молодых бирманцев, пойдет в огонь и воду. Если говорит, то говорит только правду, хотя при этом порой рискует поссориться с японцами. А если не хочет выдать себя, просто промолчит. И может молчать несколько дней подряд.
В Рангуне стал известен такой эпизод. У ворот заместителя Аун Сана стоял солдат. Солдат не столько охранял офицера, сколько ограждал его от многочисленных родственников и просителей, от монахов и прожектеров. В тот день на часах стоял солдат молодой, новобранец, который еще никого из начальства не знал в лицо, — приехал несколько дней назад из деревни и случайно попал в тот редкий день, когда записывали добровольцев.
Солдат видит невысокого человека в лоунджи, который идет, задумавшись, по дороге мимо дома и читает на ходу толстую книгу. Человек прошел было мимо ворот, потом вспомнил что-то, остановился и, закрыв книгу, повернул к дому.
Солдат преградил ему дорогу штыком. Посетитель явно относился к разряду прожектеров — людей надоедливых, которых начальник караула ни в коем случае не велел пускать.
— Мне к полковнику, — сказал посетитель.
— По какому делу?
— Да так, — посетитель не нашел сразу, что ответить, — по личному.
— Заходите к нему в приемные часы в штабе.
— А мне как раз сейчас нужно с ним поговорить.
— Нет, ничего не могу поделать.
Посетитель вдруг весело засмеялся.
— Но мне в самом деле надо повидаться с вашим начальником. Он меня знает.
— Много здесь ходит его знакомых. У вас документы есть?
— Есть. Да вот я лоунджи надел, а документы в брюках. Может, можно позвать разводящего?
Солдат подумал и решил: позову. Странный посетитель. Вдруг сумасшедший какой-нибудь. Может, готовит покушение.
Разводящий, еще не доходя нескольких шагов, вытянулся в струнку и крикнул не своим голосом:
— Пропустить главнокомандующего!
У солдата чуть винтовка из рук не выпала. Сам Бo Теза!
— Спасибо, — сказал Аун Сан и прошел
— Но он совсем не похож на командующего, — растерянно бормотал солдат.
— Что мне теперь с тобой сделать? Опозорил на всю Бирму, — сокрушался разводящий.
И в это время они увидали, как от дома бежит к ним ординарец полковника.
— Часового срочно в дом.
— Все, — сказал солдат. Отдал винтовку разводящему и пошел за ординарцем.
А в кабинете полковника хохотали так, что дрожали чашки в буфете.
Аун Сан при виде солдата вскочил с кресла и подошел к нему. Протянул руку.
— Не обижайтесь, товарищ солдат. Я просил позвать вас сюда, чтобы не было непонимания. Не волнуйтесь. Это мне урок — следующий раз буду носить документы с собой.
Солдат ушел с твердым сознанием того, что командующий все-таки совершенно штатский человек. А в общем так оно и было.
Время шло быстро. Было много работы и мало возможностей отдохнуть. Правда, вокруг были товарищи, как и в студенческие годы. Но если тогда вес было ясно, теперь приходилось вести двойную жизнь, причем японцы, узнай они, о чем совещаются члены «Внутреннего круга», о чем говорит Аун Сан с верными офицерами, не пощадили бы бирманского командующего.
Родился сын. Дома было хорошо, дома Аун Сан отдыхал, хотя и признавал, что в домашних вопросах он не первый человек.
До Кин Джи была командиром над командующим, но властью своей не злоупотребляла.
А в стране за два года многое изменилось. В стране было плохо. Хотя поначалу крестьянам показалось даже, что теперь будет легче жить.
С англичанами убежали индийские помещики к ростовщики, некому стало платить арендную плату и проценты по займам. Во многих местах крестьянам удалось даже захватить районные магистраты и сжечь арендные договоры и другие рабские документы. Впервые за много лет крестьяне спокойно вышли на свои поля.
Но прошло несколько месяцев, и обнаружилось, что это облегчение только кажущееся.
Хорошо, крестьяне посеяли рис, вырастили его, но они могли продать его только японцам за их ничего не стоящие оккупационные рупии, годные только на то, чтобы оклеивать ими стены, японцы отбирали скот — это называлось поставками в натуре. Скот в Бирме в основном тягловый, рабочий — без него не обработаешь свой участок. Крестьян забирали в рабочую армию — сотни тысяч бирманцев работали на строительстве дорог и других принудительных работах. Никто не знает, сколько их умерло на строительстве железной дороги Таиланд — Бирма через горы, через джунгли.
И площади под рисом всю войну уменьшались, пока не сократились в два раза по сравнению с предвоенными. Уже в 1943 году риса не хватало на питание. А ведь большую часть урожая японцы отбирали.
Бирма при довольно редком населении всегда имела резервы необработанных земель — народ здесь давно не знал настоящего голода, как в Индии или Китае, где голод тысячами лет висит постоянной угрозой над страной. Бывает, конечно, неурожай в том или ином районе, но не было голода, который охватывал бы всю страну. Это не значит, что бирманские крестьяне зажиточны: им только-только хватает на еду и самую что ни на есть скромную одежду. Но на еду хватает даже батракам. Рис дешев, дешевы некоторые фрукты и овощи.