Авалон-2314
Шрифт:
– На память, – просто ответил Хонгр. – Нельзя?
– Можно, – тихо ответила девушка. – Только непонятно, для чего.
– Там будет видно, – так же тихо ответил Хонгр.
Проверив охранную систему квартиры – скорее для порядка, брать у меня все равно было нечего, да и злоумышленники, посмей они проникнуть в частное владение, были бы сразу опознаны, – я спустился в магазин. Вместо безличной универсальной одежды, которую мне дали в восстановительном центре, купил пару светлых рубашек, темные брюки, легкие туфли, несколько комплектов белья. Приобрел и зубную щетку,
Оплата за товары происходила незаметно и прямо-таки поощряла тратить деньги. Покупатель проходил через воротца кассы – и с его счета снималась какая-либо сумма. Сканеры стояли у каждого прилавка, и как только покупатель что-то брал, стоимость товара включалась в расходный счет. Если человек возвращал товар на место, стоимость соответственно исключалась из итогового счета.
В продуктовом отделе я купил картофельное пюре, быстро разогреваемое, и несколько замороженных отбивных, консервированную кукурузу и маринованные огурцы, кетчуп и майонез, бутылку пива и бутылку минеральной воды. Пиво продавалось в стеклянных бутылках, в алюминиевых банках, в пластиковых бутылках и даже в полиэтиленовых пакетах – раздутых наподобие небольших воздушных шаров. Причем выбор пакетов был самым большим, а стоили они дешевле, чем стеклянные бутылки.
Нарисованные на упаковках продукты выглядели аппетитно. Пиво, которое я выбрал, оказалось незнакомой марки – ничего привычного я не нашел, да и глупо было бы брать то, что уже пробовал, – хотя этикетка пивного пакета утверждала, что данный сорт пива выпускается с 1870 года. Наверное, пивовары делали перерыв на сотню лет – как раз те, когда жил я, или не рекламировали свой товар широко в двадцатом и двадцать первом веках.
Спать хотелось так, что казалось, я не поднимусь на свой этаж и задремлю прямо в лифте. Слишком много впечатлений даже для молодого организма.
Дома я разогрел и съел отбивную, выпил пиво прямо из пакета – это оказалось совсем несложно – и провалился в сон, не слишком волнуясь, проснусь ли на следующий день здесь, в новой квартире, или мир будущего мне пригрезился.
Проснулся Дима легко. О его плечо кто-то терся. Скосив глаза, Соловей обнаружил девушку. Другую, не Олю. Хотя… может быть, и Олю. Сходство, несомненно, имелось, но эта длинноногая девица с пухлыми губами и высокими скулами была не просто симпатична, а красива. Только выражение лица… Оно было точно такое же, как у Оли! Трудно объяснить, из чего складывалось сходство, но вся мимика, все жесты новой Оли повторяли Олю прежнюю.
– Привет, милый, – проворковала девица. – Тебе хорошо?
– Да ничего так, сладкая, – буркнул Дима. – А ты кто?
– Оля. Ты меня не узнал?
– Узнал. Хотя… ты как-то изменилась.
– Для тебя я готова меняться хоть каждый день.
– Хорошая косметика? – не слишком вежливо поинтересовался Соловей.
– Ну что ты! Все гораздо сложнее.
Дима
– Кофе? Чай? Шампанское?
Соловей посмотрел на девушку с интересом:
– А ты, я смотрю, подготовилась… Лучше расскажи, что со мной было? Я вырубился?
– Просто заснул. Эмоциональные перегрузки, что поделать. После воскрешения это естественно.
Слово «эмоциональные» девушка выговорила едва ли не по слогам – по всей видимости, оно было для нее не слишком привычным, не входило в активный словарь. Но Дима над этим не задумался. Его больше заинтересовала комната. Она была другой. Квадратной, с простым деревянным окном.
– Мы в Москве? – спросил он.
– В Москве? – рассмеялась девушка. – Нет, конечно. В Риге. С чего ты взял, что мы в столице?
– Но ты ведь сама сказала…
– Тебе показалось. Ничего такого я не говорила.
– Я четко помню.
– Нет, нет.
– А похороны мои ты мне показывала?
– Что? – Брови девушки поползли вверх. – Зачем? Вчера я показывала тебе один из твоих последних концертов. Ты там был таким лапочкой!
– Врешь!
– Ты меня обижаешь! – Ресницы девушки задрожали.
Дима рывком поднялся, подошел к окну. Оно выходило на узкую улочку, вымощенную серым камнем. Дома были старыми, очень старыми. Наверное, и правда Рига.
– Извини, я чего-то не понимаю. Туплю.
– Я специально сняла номер в «Мэн-Тессе», чтобы ты ни в чем не нуждался. Мог успокоиться…
– После чего? После смерти? – фыркнул Соловей.
Девушка поднялась с кровати – и с плеча сразу упала невесомая бретелька синего шелкового пеньюара.
– Ты жив, Дима. Можно, я буду называть тебя Димой?
– Ну не Сережей же, – попытался пошутить Соловей. – Так ты точно Оля?
– Да, конечно.
– А как твоя фамилия? По жизни ты чем занимаешься?
Девушка задумалась на пару мгновений, потом широко улыбнулась и объявила:
– Моя фамилия Наумова. Работаю я фотомоделью. Разве ты меня не видел на обложках журналов?
– Нет, – покачал головой Соловей.
– Ах ну да, ты же из прошлого… Здесь меня даже иногда узнают на улицах.
– Клево. Меня тоже узнают. Узнавали…
– И будут узнавать. Не зря же я вложила столько сил в твое воскрешение.
– А подруги?
– Зачем мне помощь подруг? – искренне удивилась Оля. – Я заплатила за процедуру сама. Недешево обошлось, но, полагаю, мы вернем деньги быстро.
– Надеюсь, – не стал спорить Соловей. – Скажи лучше, в этой гостинице подают завтрак? Я хочу чего-нибудь выпить. Только шампанское не люблю.
– Может быть, коньяк?
– Подойдет.
Оля подошла к маленькому холодильнику и достала оттуда легко узнаваемую бутылку «Хеннесси ХО».
Дима тяжело вздохнул. Простушка… Даже не знает, что коньяк не ставят в холодильник. Это ведь не водка и даже не виски. Так какая же она фотомодель – не угощали ее коньяком никогда? С другой стороны, фотомодели мозги не нужны, и про коньяк она знать не обязана. А выбор напитка радовал. Стало быть, деньги у Оли Наумовой имеются. Была бы она обычной серенькой поклонницей – продавщицей из супермаркета или какой-нибудь швеей-мотористкой, – ей бы пришлось за этот номер в отеле и за коньяк отдать годовую зарплату.