Авантюрист
Шрифт:
— Это неприемлемо! Это ваша награда за их подвиг? Белояров потерял на них все права, когда отправил своих людей на смерть!
— Осторожнее, юноша, осторожнее! — уколол меня взглядом высокопоставленный асенит.
— На напрасную смерть!
— Да уймитесь, Романов! — сквозь сжатые зубы призвал меня к порядку Фома.
Я проследил за его взглядом — к беседке приблизилась траурная процессия. Две женщины в сопровождении
Кто сказал, что у войны не женское лицо, тот не встречался с Великой княгиней Белояровой. Чтобы я мог посмотреть в ее глаза, она откинула вуаль, демонстрируя лицо матерой хищницы, потерявшей самое дорогое. Теперь она не успокоится, пока враг не захлебнется, глотая из той же скорбной чаши.
Едва выдержав обжигающий холодом взгляд, я собрался с духом и произнес:
— Ваше сиятельство, позвольте принести мои глубокие соболезнования. Я сделал все, что в моих силах. Сожалею и соболезную вашему горю.
«Коричневый кардинал», спеша исправить свою оплошность, схватил меня за руку, сжав браслет. Мгновение, другое — и «капля» супергамиона отсоединилась, порождая во мне дискомфорт и разлад. Прах и пепел! Я остался без своего наставника! Один против этой своры!
Сжатые перекошенные губы княгини не проронили ни звука в ответ. Она прочла меня… нет, не как открытую книгу, увы мне, а как подсунутый на улице крикливый рекламный буклет. Прочла и отложила в сторону, не сказав ни слова. И царственным движением руки приказала проводить меня. Мол, у их сиятельства есть дела поважнее.
И это все? А где награда? Где княжья милость? Слезу отобрали, с Ральфом разлучили, отряд тоже хотят отжать, церковники гадские. А меня даром что взашей не вытолкали, как собаку. А чего от них ждать, если Ральф, ушедший на чужую войну и отдавший свою жизнь, чтобы уцелевшие бойцы смогли вынести княжну, для них «отступник»? Кто же в их глазах тогда я?
Что ж, пойдем, наемник, отсюда, пока на костер не сволокли. Нас ждут великие дела. Кровь, грязь, лишения и смерть. За пригоршню жалких талеров. Ведь от сильных мира сего ждать милостей не приходится. Взять их, вот наша задача!
— Как, говоришь, зовут тебя, человече? — полюбопытствовал
— Ты не представился, гвардеец, — процедил я в ответ, навешивая свою правую на локтевой сгиб его «бревна». Ни хрена себе богатырь, такой щелбаном в нокаут отправить может, а юродствовать взялся. Хорошо, «наше благородие» еще в школьные годы обучены не вестись на хулиганские подначки.
— Зови меня Шрам, — равнодушно позволил тот, шагнув назад.
— Тебе идет. Так вот, любезный Шрам, я Богдан Романов, барон и лейтенант.
— Ба-арон и лейтенант, значит. Что же с тобой делать, барон?
Даже инстинкт самосохранения не возразил рассудку, когда рассудок понял, что терять уже нечего. А что, если знак «увести» я спутал с жестом «убрать»? Так что в Бездну манеры!
— Знаешь, Шрам. Последний, кто задал мне такой же вопрос, через минуту сдох мучительной смертью. Но тогда у меня была Слеза и помощь княжны. И все было понятно: вот свои, а вот враги. А сейчас у меня даже Акинфа отняли.
Мой бывший ординарец и бровью не повел на такое заявление.
— Не скули, Богдан, — снисходительно попросил телохранитель княгини. — Тот Богдан Романов, которого я знал, себе такого не позволял.
Не сказать, чтобы заинтриговал, но захотелось подробностей, прежде чем возможность задавать вопросы исчезнет окончательно.
— Не сомневаюсь, у этой истории есть продолжение. Просвети меня, добрый человек.
— Нету продолжения, Богдан. Четвертовали того мальца и сожгли нечестивцы окаянные. В Новокабановском остроге. Одна судьба с отцом.
Здоровенному, битому жизнью гвардейцу определенно нравилось повторять мое имя. Или не мое?
— Мы живем, пока жива память о нас. Что ж, дозволь с Акинфом словом перекинуться.
Шрам хлопнул в лопатообразные ладони. Положив их мне на плечи, мягко направил в сторону, откуда ветер донес отчетливый запах сгоревшей и распаренной березы. На открытой веранде девушка в слишком богатом для служанки наряде сервировала застолье на несколько персон.
— Наговоритесь еще. После баньки.