Авантюристка
Шрифт:
— Хорошо, кофе, так кофе, — слышу в своем голосе нотки волнения и съеживаюсь. Я отвратительна.
— Вот и отлично, — улыбается он.
— В двух кварталах отсюда на северо-западе есть кафе. Могу встретиться с тобой там через полчаса, — говорю я, прикидывая, сколько времени мне понадобиться, чтобы добраться до дома и передумать. Скажи ему, что не можешь. Скажи ему, что у тебя есть другие дела.....
— Полчаса, — повторяет он, смотря на мои губы. Я эффектно сжимаю их, и Калеб наклоняет голову, чтобы скрыть улыбку. Повернувшись, я спокойно иду вниз к выходу,
Я бросаю магазинную тележку, как только покидаю поле его зрения, и галопом несусь к выходу. Мои вьетнамки бьют меня по пяткам, пока я бегу.
Добираюсь до дома в рекордно короткое время. Моя соседка Роузбад стучит в мою дверь, держа в руке лук. Если она перехватит меня, то мне придется участвовать в двух-часовой односторонней беседе о её Берти и его борьбе с подагрой, поэтому я решаю спрятаться в кустах. Пять минут спустя Роузбад уходит, а мои бедра ноют после сидения на корточках, и мне очень хочется в туалет.
Первое, что я делаю, пройдя через входную дверь, так это спасаю фотографию Калеба из мусорного ведра. Отчистив её от яичной скорлупы, я засунула её в свой серебряный ящичек.
Через 15 минут, я выхожу из дома, так нервничая, что мне приходится приложить немалые усилия, чтобы не споткнуться об свои же собственные ноги. Три мучительных квартала. Я ругаю себя и дважды сворачиваю, чтобы отправиться домой, но все-таки добираюсь до парковки.
Стены в кафе выкрашены в темно-синий цвет и украшены мозаичными панорамами. Такая интенсивная и угнетающая атмосфера, но в тоже время очень теплая. «Старбакс» только в трех кварталах отсюда, и это место предназначено для более серьезной публики - вычурных типов, которые размышляют о своих книжных читалках «MacBook».
— Привет, Ливия, — парень, слегка смахивающий на панка и стоящий за кассой, машет мне рукой.
Я улыбаюсь ему в ответ. Проходя мимо доски объявлений, кое-что привлекает мой взгляд. Поверх объявлений прикреплена распечатка мужского лица. Подходя ближе, я понимаю, что оно мне знакомо. В нижней части листа красуется надпись: «РАЗЫСКИВАЕТСЯ», выделенная жирным шрифтом. Это тот самый мужчина с зонтиком из «Музыкального гриба»!
Добсон Скотт Орчард,
родился 7 сентября 1960 года.
Разыскивается за нападение, похищение и изнасилование.
Особые приметы: родинка на лбу.
Родинка! Та самая родинка, которая описывается на плакате. Что произошло бы, если б я пошла с ним? Стараясь избавиться от картинки, вспыхнувшей в моем воображении, я пытаюсь запомнить номер внизу страницы. Если бы я не увидела Калеба в тот день, то могла бы позволить ему проводить меня до моей машины.
Добсон исчез из моей головы, как только я увидела Калеба, который ждал меня за небольшим столиком в дальнем углу зала, рассеяно смотря на столешницу. Он подносит белую фарфоровую чашку к своим губам, и я вспоминаю, как он делал тоже самое у меня дома
Калеб замечает меня, когда я нахожусь на расстоянии нескольких футов от него.
— Привет. Я заказал тебе латте, — говорит он, вставая. Его глаза одним быстрым движением оглядели меня с ног до головы. Выгляжу я неплохо. Убрав прядь темных волос с глаз, я улыбаюсь. Нервничаю, мои руки дрожат. Когда он протягивает мне руку, я долго не решаюсь пожать её.
— Калеб Дрэйк, — представился он. — Я бы сказал, что обычно говорю девушкам свое имя прежде, чем приглашаю их на чашечку кофе, но я этого не помню.
Мы нелепо улыбаемся его ужасной шутке, и я позволяю своей маленькой руке погрузиться в его. Прикосновение его кожи так знакомо. Я закрываю глаза на секунду, позволяя нелепости данной ситуации нахлынуть на меня.
— Оливия Каспен. Спасибо тебе за кофе.
Мы неловко садимся, и я начинаю сыпать сахар в свою чашку, наблюдая за его лицом. Раньше Калеб дразнил меня, будто мой кофе настолько сладкий, что от него выпадут зубы. Он пьет чай, очень горячий чай, как пьют настоящие англичане. Раньше я считала, что это очаровательно и необычно, хотя, я и сейчас так думаю.
— Итак, что же ты сказал своей девушке? — спрашиваю я, делая глоток и покачивая ногой, заставляя шлепанцы биться о ступню. Раньше, когда мы были вместе, Калеба очень раздражало, когда я так делала. Сейчас же я вижу, как его глаза устремляются к моим ногам и на долю секунды мне кажется, что он готов схватить мою ногу, чтобы прекратить все это.
— Я сказал ей, что мне нужно время, чтобы подумать. Ужасно говорить подобное женщине, не так ли? — спрашивает он.
Я киваю.
— Так или иначе, она разрыдалась сразу после того, как я сказал ей это, и теперь не знаю, что мне делать.
— Мне очень жаль, — солгала я. Клубничное личико с веснушками сегодня вечером смиряется с отказом. Это замечательно.
— Итак, — говорю я, — амнезия.
Калеб кивает, опустив взгляд на столешницу. Он рассеяно выводит пальцем узоры из кругов.
— Да, это называется избирательная амнезия[4]. Доктора - восемь из них - заверили меня, что это временно.
Я глубокомысленно сосредоточилась на слове «временно». Оно могло означать, что мое времяпрепровождение с ним, столь же временно, как и краска для волос или выброс адреналина. Я решаю, что согласна и на это. Я пью кофе с человеком, который раньше меня ненавидел, и «временно» не должно быть окрашено негативом.
— Как это случилось, — спрашиваю я.
Калеб откашливается и осматривает комнату так, словно пытается понять, мог ли кто-нибудь услышать нас.
— Что? Слишком личное? — Я не в силах сдержать смех в голосе. Так странно видеть, что он не решается рассказать мне об этом. Когда мы встречались, он рассказывал мне все, даже то, что большинство мужчин, смутившись, не решились бы рассказать своим девушкам. Я все еще могу прочитать его эмоции после всех этих лет, и могу сказать, что ему неприятно рассказывать о подробностях своей амнезии.