Авария на ЧАЭС и атомная энергетика СССР
Шрифт:
В то же время растерянным был и Шашарин, первый заместитель министра энергетики, которому тогда эта станция подчинялась. Он был растерян и потому, что для него ситуация была, как вам сказать, ну, незапланированная — не известно, как в ней себя вести, и он всё время к нам обращался за помощью — как себя вести. Но действовал исключительно энергично и самоотверженно.
И всё-таки я закончу рассказ насчёт всех моих манипуляций (о них там много ходит разговоров) , чтобы вам просто логика принятых решений была понятна.
Скажем, для начала надо было ввести в реактор какой-то компонент, который
Но та железная дробь, которая обнаружилась на станции, была заражена радиоактивностью, поэтому её в вертолёты грузить было невозможно, — это, во-первых. Во-вторых, при тех высоких температурах, которые мы намерили в некоторых точках, процесс был бы обратным: железо стало бы окисляться, и температура стала бы повышаться!
— (слова Адамовича А. неразборчивы)
— Поэтому этот вариант отпал. Появился свинец для тех отметок, где температура была относительно низкая: там 200°, 300°, 400°C. Вот там бы он расплавлялся, энергию брал на себя, и ещё служил бы защитным экраном в какой-то степени, и в то же самое время теплопроводящий элемент всё-таки был бы какой-то. Причём мы считали даже, что он будет частично испаряться. Охлаждаться в высоких зонах и опять стекать. Вот, знаете, как в холодильниках, — эдакая фреоновая циркуляция будет. Это должно было способствовать теплообмену. Так, наверное, и происходило.
Я повторяю, потом было много разговоров о свинце. Но вот сейчас мне готовят точную справку анализов всех почв: и в 30-километровой зоне, и дальше от неё. Всё, что пока мне дали, — никаких отличий от Москвы, Минска или чего-то ещё. Свинец есть везде — тот, который выходит у нас из выхлопных газов автомобилей. Понимаете? Превышений нет. И в людях медики ни разу ни у одного человека, непосредственно работающего там, никаких следов свинца не обнаружили. Это разговоры досужие! Хотя они и были очень сильно распространены.
Доломит ещё мы туда бросали — это MgCO. Он тоже температуру на себя забирал и разлагался на MgO и CO. CO, значит, доступ кислорода уменьшал, как при пожаротушении. А MgO из всех керамик — это самая теплопроводящая керамика.
Ну, и, наконец, песок — он играл роль железа, только без окисления. Если температура высокая, то он плавился и забирал энергию на себя. Песок играл двойную роль: с одной стороны, он плавился, и мы нашли его расплав. А на плавление уходила энергия реактора. Он отнимал эту энергию от реактора, чтобы там уран не расплавился. А с другой — был фильтром. И, кроме того, мы добавляли глину, чтобы она тоже фильтровала. Чтобы радиоактивные частицы, которые выходили при горении, она бы тоже отфильтровывала.
(окончание стороны «А», части 9, кассеты 5)
Как показали западные эксперты после
— Нет.
— Загасили?
— Да-да. Вот смотрите. Пожар кончился…
— Графит начал где-то в четыре—пять вечера гореть…
— Да, начал гореть.
— Вот судя по этим записями, что я… (неразборчиво)
— Горение графита началось где-то 26—27…
— Нет, постойте, 26-го вечером…
— Да, 26-го вечером, в 6-7 часов вечера, когда было малиновое зарево — мы как раз к станции подъезжали.
— Да… (неразборчиво)
— Правильно. А окончился пожар полностью 2-го мая. Полностью.
— Ага, значит, 2-го мая… (неразборчиво) — А после 2-го мая ещё несколько раз обнаруживались следы свечения: графит горел или металлические конструкции разогрелись. И последний раз это наблюдалось 9 мая. И всё. И после этого уже ничего никогда не было.
— Вот вы в отношении азота сказали… (неразборчиво)
— Вот, в отношении азота — тут много путаницы в международной прессе. Что-то там Велихов где-то 26-го по крышам такое измерял… А он в то время пил водку у себя на даче и ни о чём не знал.
— А 26-го его не было?
— Не было его там!
Насчёт азота (это в Силаевский период, когда Силаев уже приехал). Это я предложил подать жидкий азот для охлаждения. Это моё предложение было глупым, как показала практика. Но я исходил из чего? Я думал, что шахта реактора является цельной. И тогда если к воздуху подмешивать жидкий азот (а нам его очень быстро, я должен сказать, целый эшелон азота пригнали), холодным воздухом можно интенсивнее охлаждать горячую зону. Но потом оказалось, что боковые стены реактора разрушены, поэтому весь азот (а мы нашли место, куда его подавать), который мы подавали, выходил наружу мимо зоны, ничего не охлаждал, а естественная циркуляция воздуха была такой мощной, что этот азот, как говорится, был каплей в море. Поэтому мы очень быстро от этого мероприятия отказались.
И вот, когда я готовился ехать в Вену, в докладе указал (нам, правда, в ЦК эту фразу вычеркнули, но она была в исходном варианте), что среди неэффективных мероприятий было мероприятие по задувке жидкого азота.
Теперь, что я ещё хотел сказать по поводу этих мероприятий? Я повторяю, что они рождались всё время в непрерывных телефонных разговорах с Москвой, со специалистами, которые делали теплофизические расчёты. Вот, доломит предложили, например, Анатолий Петрович Александров и мой ученик, Силиванов, который сейчас мне звонил, — они считали, какой материал взять, чтобы дал CO и в то же время в реакторе остался материал, проводящий тепло. Вот так пришли к доломиту, который нам тоже очень быстро доставили.