Август 1991. Где была армия
Шрифт:
Андропов понимал прекрасно, что понятие «враг народа» раздражает общественность, куда более благозвучно звучит «диссидент». Не разобрать: то ли это осуждение, то ли награда, признание заслуг перед другим государством. Вот почему на закате хрущевской эпохи, когда формировался политический сленг брежневского времени, и укоренилось слово «диссидент».
Сегодня диссиденты «от Андропова» почти все при регалиях, должностях, а кое-кто из них обороняет смятые перестройкой рубежи марксизма.
Поразительно: больше всех пострадали и сегодня не востребованы те, кто остался в стране. Это известные русские писатели, публицисты,
В кремлевском деле «русистов» было больше политики, чем литературоведческих изысков. Первую страничку в этом нашумевшем деле открыл сам Юрий Владимирович. И потому западные политологи постарались представить это дело как танковую атаку державников в так называемой бескровной «филологической войне». К тому времени в некоторых республиках посчитали зазорным изучать даже язык Пушкина. Вслед за филологическими спорами в республиках получили распространение разные виды сепаратизма: от экономического до политического. К неописуемой радости нынешних столичных демократов свой гнев Андропов обрушил прежде всего на русских писателей: В. Ганичева, С. Куняева, С. Семанова, В. Сорокина, В. Чалмаева, А. Никонова. Сокрушительной критике подвергли и книгу В. Белова «Лад».
Пожалуй, этой позорной войне с русскими писателями не найти аналога в мировой истории. Мне трудно представить, чтобы государственные деятели Франции или Норвегии развернули беспощадную борьбу со своей национальной литературой, с писателями, повязанными обоюдно «самой жгучей, самой смертной связью». Неужели Юрий Владимирович не знал о «дружеском» напутствии наркома внутренних дел Ягоды М. Шолохову: «А все-таки вы — контрик». И вот о чем я подумал: если бы Юрий Владимирович жил в эпоху Л. Толстого, Ф. Достоевского, он так же бы боролся с русской литературой? Почему Андропов запретил Никите Михалкову снимать художественный фильм «Дмитрий Донской» по сценарию известного русского писателя Юрия Лощица? Впрочем, бытует и другое мнение: кто-то же должен был отвечать за всесоюзную политическую наружку. В Кремле стояла ненастная погода, и нет ничего удивительного, что Юрий Владимирович прогуливался по Дзержинке под зонтиком идеологии. Шербургские были явно не в моде. И разве возвращение еще одного расстрельщика русской литературы А. Яковлева из Канады на кремлевский Олимп не штрих в биографии Юрия Владимировича?
Надеюсь, теперь понятно, почему М. Горбачев не воспользовался услугами русской партии и сервировал свою политическую кухню блюдами с тель-авивского стола, усадив за этот стол помощников и референтов Андропова. К тому времени политическая и финансовая столица из США переместилась в Израиль…
Начинал свои экономические реформы Горбачев активно и вдохновенно. Основные ее положения он косноязычно считывал с американского листа, ни в чем себе не отказывая в политической борьбе. И здесь не обойтись без замечания немецкого профессора Шубарта: «Когда Наполеон взял Берлин, немцы встали навытяжку, когда же он взял Москву, русские подожгли свою столицу».
Похоже, история повторилась, но в ее трагическом варианте: когда последний Генсек завез в Москву демократию, как ее понимали Рейган и Буш, то порешил, что нашел
…Туман на дороге с рассветом становился плотнее. Над островерхими елями краснело, как огромный раскаленный жернов, солнце. Колонна остановилась. Никто ничего не объяснял. К машине, в которой ехал А. И. Тизяков, поспешили две женщины. Я узнал их— это были врачи, они-то и сделали укол Тизякову прямо в машине. Видимо, от высокого давления, оно беспокоило его и раньше.
Деревни, деревни… Проехали Завидово. Поворот влево на Козлов. Фары высветили дорожные знаки. Вот здесь в мае произошла авария.
19 мая 1991 года… Как будто кто-то требовал от меня расслабиться, побыть с женой, поехать куда-нибудь, подышать воздухом на природе. Был чудесный день, туман полз из леса к дороге, по которой юрко сновали «Жигули», «Волги» и наши две машины, как два вороненых крейсера. Мы неслись в сторону Твери, в Завидово, шутили, смеялись, а Грей, английский кокер-спаниель, сидел на самом почетном месте, положив мне лапы на колени.
В Завидовском заповеднике нас встретили Вадим Кузнецов и Тамара, повели к пруду, где резвилась форель. Каждый раз мы радовались, когда пестрая, с ярко-красными крапинками форель кувыркалась в сочной зеленой траве.
Ближе к обеду мы поблагодарили радушных хозяев и поехали в Москву. И опять рваные серые облака, скользкая дорога. Какой-то, как бы предупредительный, монолог произнес Петр Сергеевич Акимов в адрес водителя: «Ты помнишь про езду Брежнева? Сколько было аварий». И все это бы не касалось нас, думалось, что застрахованы от всех напастей.
И вдруг! Перед самым поворотом на Ленинградское шоссе молоковоз, огненно-красный, как зловещий призрак, ударил в бок багажника. Нашу машину понесло через дорогу на большой скорости. Передние колеса перепрыгнули через глубокий кювет, а задние осели.
Больше всех пострадала Эмма Евгеньевна. Правая нога в нескольких местах оказалась сломана, а левая рука, которой она ухватилась за поручень, оторвалась и держалась только на коже. Мы перенесли Эмму Евгеньевну в связную машину и помчались в Москву. Еще в машине мне удалось дозвониться до Андрея Демьянова, дежурившего в приемной министра обороны. Попросил встретить нас в красногорском госпитале. Был воскресный день, многие хирурги уехали на дачу, но к нашему прибытию их всех собрали в хирургической.
И началась операция. Первая, через три дня — вторая. Телефон не умолкал, нам спешили выразить сочувствие. Позвонил и Валентин Иванович Варенников. Он предложил мне положить на гипсовую руку Эммы Евгеньевны гвоздику… И так было каждый день, пока Эмма Евгеньевна сама не подняла упавшую на пол гвоздику…
…Колонна остановилась. Полковник из охраны предложил мне, не вылезая из машины, накинуть плащ-палатку, дескать, крестьяне глазастые, любопытные, уж они-то опознают Язова. Я ответил, что мне в машине не холодно, а что касается любознательных, во всяком случае мне не стыдно, что меня везут арестованного в Кашин.