Август
Шрифт:
перевожу стихи Верлена.
Постой, останься, не беги
густая розовая пена.
Еще не найдены слова.
Еще во тьме непониманья
намеченная вскользь, едва
нить из молчанья в немолчанье.
Перекрои
рассыпь все бусы в беспорядке.
Я вижу, Франция, твои
пылинки на полях тетрадки.
В эмалированном тазу
ирги роскошное кипенье.
Россия. Август. И грозу
переведу в стихотворенье.
Назвать по имени слова
сосредоточенно и точно,
не помня степени родства
ключа и скважины замочной.
От нежности до созерцанья,
от белых стен до чёрных плит
неуловимое мерцанье
живые губы холодит.
И ты, гармоника губная,
беспечной жизни кутерьма,
ты уведёшь меня, я знаю,
туда, где кончилась зима.
Сыграй мне простенькое соло,
судьбы не тронув, не задев.
Мы все потом уходим к молу
морской почувствовать напев.
Его солёные глубины
трубе задумчивой сродни.
Но волны выгибают спины
не только в солнечные дни.
В любые дни деревья держат
небесный свод на кромке крон.
Ты
землей и небом пригвождён.
В тебе ветра чужие бродят.
Твоя морская глубина
взлетает разом к небосводу,
и небо падает до дна.
Петербург, Петербург,
тосковать я уже разучилась.
Я у неба в долгу,
и дыханье от вздохов нежней.
Эта капля дождя,
что в ладонь бессловесно скатилась –
словно милость небес,
потому я склонилась над ней.
Мойку держит гранит,
и душа ее сжата мостами.
Лодкам тесно дышать
и взлетать над водой ледяной.
Даже небо в плену,
небо стянуто в купол холстами,
но художник наутро
коснется их краской иной.
На перилах моста расстаёмся,
и ты улетаешь,
и прозрачные перья
пронизаны солнцем насквозь.
И тебя подхватила
твоих соплеменников стая,
потому что нельзя вам летать
друг без друга – поврозь.
В таких снегах останешься навеки:
ни закричать, ни выплеснуть судьбу.
И воет ветер в чёрную трубу,
и смотрят в окна римляне и греки.
Прости себя. Ты тоже человек.
Пусти себя пожить на вольной воле.
Конец ознакомительного фрагмента.