Август
Шрифт:
Они долго обсуждали и советовались, стояли, строили то один план, то другой, сплёвывали, обдумывали, толковали. Четверо опоздавших полленцев были народ решительный, они хотели наверстать то, что упустили, проспав урочное время. Было уже семь часов, белый день был на небе, белый день на земле. Все тронулись в путь.
Подойдя к лавке, они замедлили шаги. На дворе оказалось полно народу. Йоаким разговаривал с Габриэльсеном, хозяином невода, ещё там группкой стояли три женщины, спрятав посиневшие от холода руки под фартуком, глава банка Роландсен вообще прогуливался без всякого дела, явно занятый какими-то
Йоаким сделал вид, будто крайне удивлён появлением нежданных гостей, и сказал Габриэльсену:
— Это как же понимать: двое, а ещё четверо плюс шестеро будет десять, нет, двенадцать человек? Странно, странно!
Пришедшие поздоровались.
— Да вас тут целая команда! — приветливо сказал Йоаким.
Никто не ответил. Пришлось заговорить Теодору:
— Мы ходили в Новый Двор, искали там чего-нибудь съестного.
— Ну и как? Нашли?
— Нет, только по ковшику молока каждому.
Поулине от дверей подала голос:
— Стало быть, вы ходили в Новый Двор и искали там, чего бы поесть. А теперь решили поискать здесь? Так вот что я вам скажу: много вы здесь не найдёте.
Йоаким:
— Николаи, а ты тоже ходил вместе с ними?
Николаи привычно стал объяснять, что, мол, жизнь у него собачья, и он уже перестал понимать, что делает, и раньше он никогда не занимался грабежом и разбоем.
Вот он и пошёл вместе со всеми в Новый Двор, чтобы посмотреть, не сыщется ли там картофелинка-другая или вяленая рыбина. Он не знает, кто из них выломал дверь в погреб, но зато ни один из них не поднимал шума, не кричал, они не разбудили детей, не заходили в хлев и не прихватили ни одной животины...
— А что вам сказал Ездра? — полюбопытствовал Йоаким.
— Ну что он мог сказать? Он всё твердил про свои права! Я его могу понять. Мы-то думали, что у него полным-полно еды от подземных духов, но ничего там не было, нас, грешных людей, ввели в обман. Ну что нам теперь делать, Йоаким?
Староста Йоаким покачал головой:
— Да, плохо сейчас быть полленцем.
— Благослови тебя Господь, мы просто не можем больше так жить, мы ходим и жуём щепки, мы забыли вкус настоящей еды. Самое время всем нам ложиться в землю.
Они беседовали приветливо и разумно, ни единого грубого слова сказано не было.
Поулине спросила, стоя у дверей:
— А ты, Теодор, ты тоже пришёл из Нового Двора?
Теодор слегка отпрянул, ведь Поулине некоторым образом его начальство, она над ним главная.
— Я заглянул туда лишь на минутку, — отвечает он, — видишь, ни топора, ни лопаты у меня нет.
— А зачем почтарю вообще нужен топор или лопата? Ему положено быть честным и уважаемым человеком, вот как ты у нас.
— Чего ты хочешь от меня, Поулине? — вдруг истерически взвизгивает Теодор. — Ты, может, хочешь выгнать меня и лишить куска хлеба? Валяй, действуй, желаю успеха.
Но тут один из полленцев пробивается вперёд и заявляет, что не намерен больше слушать пустые разговоры. Не затем он сюда пришёл. И с этими словами он бросается на дверь лавки, поддевает её лопатой, стараясь выломать, снова разбегается и снова начинает ломать. Крепкая дверь,
— А ну, тащите сюда топор! — командует этот человек.
Шум и грохот разносятся по всему двору, Поулине тащит за руку Эдеварта, чтобы тот вмешался, однако тот мешкает. «Йоаким!» — кричит она, но Йоаким не отвечает.
Вот-вот, Йоаким, который отнюдь не славится своим долготерпением, теперь не спешит действовать. Подобно старшему брату, он стоит неподвижно, лицо у него бледное, но он улыбается.
— Зачем ты так надрываешься, Кристофер? — спокойно спрашивает Йоаким. — Дверь ведь не заперта.
— Не заперта? — переспрашивает Кристофер и хватается за ручку. Дверь открывается.
— Она была открыта! Дверь была открыта! — проходит по толпе гомон.
Кристофер на мгновение застывает и собирается с мыслями. В другое время не миновать бы ему насмешек, но теперь людям не до смеха, слишком горестный настал час, один лишь Йоаким улыбался бледными губами. Кристофер широко распахнул дверь, надеясь, быть может, что вся толпа сразу ринется за ним, но, поскольку ничего подобного не произошло, ему ничего не оставалось, как самому войти первым, что он и сделал. Однако, войдя, Кристофер остановился, так, чтоб все его видели.
Такой возможности Теодор упустить не мог, он спешно зашёл следом, бормоча в оправдание, что ничего, как есть ничегошеньки там не тронет. За Теодором кто-то третий сунул туда нос, не преминув сообщить: «Я только посмотрю, что там есть». После чего вся лавка заполнилась людьми.
— Ну, Эдеварт, — молвила Поулине, — ты только погляди, сколько сыскалось покупателей на твой товар.
— На мой товар? — переспросил старший брат. — Нет у меня никаких товаров.
— Не могу понять, с чего это дверь была открыта. Я ж заперла её.
— А я открыл, — вмешался Йоаким.
— Ты-ы? Хорош староста! Будь я мужчиной, я б их вышвырнула оттуда.
Эдеварт, конечно, был мужчиной, но он равнодушно глядел на происходящее.
— Всё равно они не найдут там ничего съестного.
— Съестного? Да не больше, чем у меня на ладони.
Йоаким окликает:
— Николаи, а ты что остался, почему ж и ты не зайдёшь?
— Да ну, — отвечает Николаи, — я ведь слышу, что там никакой нет еды.
— Тогда почему же ты не уходишь домой? — спрашивает Поулине.
Николаи:
— Почему, спрашивается, не ухожу? А что мне делать? Когда я вернусь, всё семейство будет глядеть на меня. Оно каждый раз так на меня глядит. Вот будь у меня в кармане несколько картошек либо какой другой пустяк... Вот как они на меня смотрят. А у тебя не найдётся несколько картошек, Йоаким?
— Разве что самая малость.
Оба спускаются в подвал. Поулине кричит им вслед:
— Не забывайте, что у нас есть больной, которого тоже надо кормить!
В самом углу подвала и впрямь лежала кучка картошки, примерно несколько мерок; Йоакиму, как и всем остальным, пришлось делиться с теми, у кого и вовсе ничего не было... «Благослови тебя Бог», — пробормотал Николаи, рассовывая картошку по карманам. Затем Йоаким направил его в кладовую, там, по его словам, висит кусок баранины. Дверь открыта. «Нет, только не здесь, не то нас увидит Поулине, выйди сзади, за дровяницей».