Август
Шрифт:
К сложностям внутриполитического характера вскоре добавились неприятности внешнего порядка — восстало население Далмации и Паннонии. Август, задумав провести широкомасштабную военную операцию на территории Германии, поручил наместнику обеих упомянутых провинций навербовать из их жителей войско, которое присоединилось бы к легионам Тиберия. Но далматы отказались воевать за римские интересы; вспыхнул мятеж, вскоре перекинувшийся и в Паннонию. Армия мятежников, насчитывавшая 800 тысяч человек, двинулась частично к Италии, частично — к Македонии. В самих восставших провинциях остались отряды, осадившие римские крепости.
В Риме началась паника. Вооруженные варвары находились уже в десяти дневных переходах от города, и Август во всеуслышание заявил, что не уверен, сумеют ли легионы их остановить. Подготовив народ к худшему, он принял ряд неотложных мер, нацеленных на укрепление войска: объявил дополнительный набор в армию из числа свободных граждан и вольноотпущенников, призвал под знамена ветеранов, а сенаторов и всадников обложил податью. В народе говорили, что со времен
Если мы вспомним, что приблизительно на этот же период пришлись и ссылка Агриппы Постума, и скандал вокруг Юлии Младшей, и участившиеся городские пожары, нам станет понятно, почему Август чувствовал себя вымотанным до предела. А ведь ему еще приходилось, махнув рукой на плохое самочувствие, многократно выезжать в Римини или Аквилею, неподалеку от которых разыгрывались главные сражения.
Наступил 9 год. Август справил свое 72-летие, принял поздравления столетней актрисы и, казалось бы, смог вздохнуть спокойнее, поскольку Тиберию наконец-то удалось стабилизировать положение в Иллирии. Но оснований для тревог оставалось еще более чем достаточно. Воспоминания о семейных неурядицах, отравивших ему жизнь в минувшем году, заставили его обратиться мыслью к ужесточению законов о нравственности, которую женщины его собственной фамилии столь беззастенчиво попирали. Новый закон, внесший существенные поправки в установления, принятые в 16 году до н. э., получил имя консулов года — Марка Папия и Квинта Поппея. Общественное недовольство не замедлило сказаться и приняло такие откровенные формы, что некоторые статьи закона пришлось смягчить или даже отменить, в частности, увеличить срок вдовства и повысить размер вознаграждений (Светоний, XXXIV). Но это мало помогло. Люди протестовали против инициативы законодателей, каждый из которых не имел ни жены, ни детей [238] . Дошло до того, что во время одного из публичных представлений всадники громко потребовали отмены закона. Август в ответ велел привести детей Германика и Агриппины и, не имея возможности говорить из-за страшного шума, жестами стал показывать на детей и их отца, присутствовавшего здесь же, как бы стараясь внушить бушующей публике, что перед ней пример, достойный подражания. Народ оценил красоту мизансцены, но требований своих не снял, избрав для их удовлетворения другие пути. Отныне каждый искал и находил всевозможные способы обойти закон. Всем стало ясно, что реформа нравственности окончательно провалилась.
238
Дион Кассий, LVI, 10, 3.
Август болезненно переживал свою неудачу, и порой случалось, что маска доброты и милосердия спадала с его лица. Он, который обычно не обращал никакого внимания на подметные письма и никогда не пытался искать и преследовать их авторов (Светоний, LV), который дружил с Титом Ливием, не скрывавшим своих республиканских убеждений и симпатизировавшим Помпею, ближе к старости ополчился против оппозиции, сочтя ее идейным вдохновителем школы риторов, хотя до той поры относился к ним вполне терпимо. Справедливости ради отметим, что ставший его первой жертвой Лабиен с такой яростью критиковал все, что ему не нравилось, что заслужил прозвище Рабиен, то есть Бешеный. Он до последнего хранил верность памяти Помпея и в своем сочинении, посвященном современной истории, сурово осуждал установленный Августом режим. В 12 году сенат принял постановление о предании трудов Лабиена сожжению. На римскую интеллигенцию, если верить Сенеке Ритору («Контроверзы», X, Предисловие, 6–8), это решение произвело эффект катастрофы:
«Бросить в огонь плоды трудов ума и духа! Вот истинная жестокость, которой мало других жертв! Возблагодарим богов, что преследование талантов началось тогда, когда на земле не осталось больше талантов!»
Лабиен не смог пережить гибели дела всей своей жизни. Он заперся в фамильном склепе и умер там от голода и жажды. Один из его литературных соперников, Кассий Север, имел неосторожность выступить с дерзким замечанием. «Придется и меня сжечь заживо, — заявил он, — ведь я помню наизусть все написанное Лабиеном!» И отправился в ссылку.
Неудачи во внутренней политике попортили Августу немало крови, но худшее еще ждало его впереди. У него был друг — Публий Квинтилий Вар, с которым он породнился, отдав ему в жены внучку Октавии. Квинтилий Вар сделал блестящую военную и политическую карьеру и в 9 году получил назначение легатом в Германию. Недостаточно трезво оценив местную обстановку, он слишком рьяно взялся выколачивать из германцев подати и творить над ними суд и расправу. Германцы восстали. В его окружение входил благородный юноша из племени херусков по имени Арминий, служивший в римском войске в качестве заложника. Вар считал его искренним союзником и во всем слушался его советов. Именно Арминий надоумил его совершить поход через всю Германию по направлению к реке Визург, до самого Тевтобургского леса. Арминий завел римлян в лесную
239
Дион Кассий, LVI, 18–22.
Арминий стал национальным героем, символом германского сопротивления римской власти. О нем снова вспомнили в XVIII веке, когда Клопшток под именем Германа сделал его героем своей драматургической трилогии. Еще столетие спустя, в годы борьбы с Наполеоном, фон Клейст посвятил ему историческую драму [240] . Современники Арминия имели все основания прославлять его как героя, ибо одержанная благодаря ему победа положила конец мечтам Августа о великой Германии и закрепила границу римского присутствия по Рейну.
240
Фридрих Клопшток. Битва Германа (1769). Герман и князья (1784). Смерть Германа (1787); Генрих фон Клейст. Битва Германа (1808).
Эта мысль стала ясной и самому Августу, и всему римскому народу, едва прошел первый шок, вызванный рассказами об ужасном побоище, устроенном свирепыми германцами, которые добивали раненых и глумились над телами убитых. Получив сообщение о разгроме своей армии, Август для предупреждения беспорядков приказал выставить по всему городу часовых и принял решение продлить срок полномочий наместников провинций. Он справедливо рассудил, что дурной пример германцев способен вызвать нежелательные настроения среди населения союзнических стран, и, чтобы справиться с ними, потребуются опыт и знание местной обстановки. Приняв необходимые меры на уровне земном, он обратил свой взор к небесам и дал клятву устроить пышные игры в честь Юпитера Капитолийского, если только положение улучшится. Внешне он вел себя, как всегда, хладнокровно, но это не значит, что он оставался спокойным в душе. Последние события заставили его пережить глубокое внутреннее разочарование. В знак траура он перестал брить бороду и стричь волосы, а когда отчаяние становилось непереносимым, бился головой о косяк и горестно восклицал: «Квинтилий Вар, верни мне мои легионы!» (Светоний, XXIII).
Только единство римского народа могло помочь ему не дрогнуть перед суровыми ударами судьбы. В 10 году как раз завершилась затеянная Тиберием перестройка храма Согласия на Форуме. 16 января состоялось его торжественное освящение. На фронтоне храма красовались имена Тиберия и его брата Друза [241] . Род Клавдиев, представителей которого не смогла разлучить даже смерть, взял на себя роль гаранта гражданского согласия.
Но Тиберий задержался в Риме ненадолго. Он отложил на более поздний срок празднование своего триумфа, которое в данных обстоятельствах выглядело бы неуместно, и отбыл в Германию наводить в ней порядок. С 10 по 12 год он одерживал победу за победой и добился своего. В октябре 12 года он наконец справил триумф, который стал последним пышным празднеством, устроенном в Риме при жизни Августа. В роли триумфатора выступил Тиберий, но все понимали, что эту честь с ним в равной мере делил и Август, перед которым будущий принцепс, спустившись у подножия Капитолийского холма с колесницы, преклонил колени.
241
Дион Кассий, LVI, 25.
14 год
За несколько месяцев до смерти Августа умер один из его ближайших друзей Павел Фабий Максим. Ему было 60 лет, и он входил в число самых последовательных сторонников принципата. Во время траурной церемонии, размах которой соответствовал громкому имени усопшего, случилась непредвиденная заминка. Супруга покойного, нарушая заведенный порядок, принялась громко рыдать и во всеуслышание причитать, что это она сгубила своего мужа. Эту женщину звали Марция, и она приходилась внучкой Луцию Марцию Филиппу — второму мужу матери Августа Атии. Пересказывая этот эпизод, Тацит приводит ему объяснение, в достоверности которого, судя по всему, не сомневается. Итак, историк утверждает, что Август в сопровождении одного Фабия Максима ездил на Планасию проведать своего внука Агриппу Постума. Во время встречи оба пролили немало слез и выказали друг другу такую искреннюю взаимную любовь, что стало ясно: вскоре Агриппа будет призван назад в Рим. По возвращении Фабий Максим якобы рассказал об этой встрече своей жене, а та проболталась о ней Ливии. От этой детали до предположения, что Фабия Максима приказала «убрать» Ливия, оставалось сделать всего один шаг, и историк его сделал [242] .
242
Тацит. Анналы, 1, 5.