Августин. Беспокойное сердце
Шрифт:
Впрочем, в IV веке на христианстве отразился экономический спад. Африка превратилась в полузабытые задворки, так что Августин вырос в провинции и в прямом, и в переносном смысле этого слова. Даже такой крупный город, как Карфаген, лежал вдали от пересечений политических и экономических путей империи. Для бедного, хотя и одаренного, юноши единственный способ сделать карьеру заключался в получении образования. Амбициозная молодежь мечтала о том, чтобы попасть «в город», под которым подразумевался либо Рим (центр религии), либо Милан (резиденция императора). Если человеку выпадало переплыть через море в Италию, это считалось событием и большой привилегией. Одна из основных метафор у Августина — navigare. т. е. идти под парусами, направляясь в открытое
Во времена Августина Африка была измученной налогами отсталой колонией. Тем не менее, он проявлял оптимизм и веру в будущее, поскольку христианство распространялось все дальше и дальше. На радостях по поводу того, что их религия обрела признание и что на их стороне император, христиане долго не замечали признаков политического развала империи. Неприятие всего мировоззрения поздней античности примирило религиозный восторг с политическим упадком.
Я вспоминаю Августина каждый раз, когда вижу в Риме его современных соотечественников, собирающихся со своими пластиковыми пакетами на вокзале Термини. Наружность и характерный диалект сделали их римлянами второго сорта. В социальном плане они занимают положение, сопоставимое с положением австралийцев, шотландцев или ирландцев в Англии XIX века. Зато в их среде присутствуют солидарность и взаимовыручка, до известной степени уравновешивающие скепсис, с которым их зачастую встречают столичные жители. Рядом с Августином всегда находились родные и друзья.
Африканцы никогда не были хорошо знакомы с олимпийским сонмом богов, а потому Тертуллиан, Киприан и Августин исходят из других предпосылок, нежели римские аристократы, которые усвоили греческую мифологию как часть своего образования. У африканцев были иные религиозные традиции, чем у греков или европейских граждан Римской империи. Карфагеняне были финикийцами, т. е. семитами. Для них видоизмененная богиня плодородия Астарта и бог кочевников Яхве были важнее Диониса и Аполлона. В религии Северной Африки важная роль отводилась трансу, экстатическим обрядам, предупреждениям во сне и т. п. Как явствует из «Исповеди* (в частности III, 11), Моника с Августином придавали большое значение таким видениям. Занимаемое Африкой промежуточное положение между греческой и римской традициями позволяло Августину более широко смотреть на мир, чем его коллегам в Риме или Константинополе. Экуменический характер Августиновой теологии может объясняться его исходной связью с религиозной историей, отстраненной от обеих партий, борьба между которыми впоследствии привела к великому расколу Церкви на Восточную и Западную.
С одной стороны, Августин жил в эпоху единой Церкви, до ее разделения на восточную и западную традиции. С другой стороны, североафриканская Церковь и сама была расколота на непримиримых донатистов и более терпимых католиков. В любом городке их церкви стояли друг против друга. Донатисты не были еретиками в привычном смысле слова. Их догматы и Символ Веры были теми же, что и у католиков. Разногласия между ними скорее были вызваны конкретными историческими событиями и заключались в разном представлении о том, какими следует быть прихожанам и священнослужителям.
В 305 году епископом Карфагенским избрали некоего Цецилиана. Его покровителем, который и посвятил его в этот сан, был епископ Феликс Аптунгский, во время Диоклетиановых гонений предавший свою паству. Ради спасения собственной шкуры он вместе с другими подвергал пыткам христиан, не согласившихся отречься от своей веры и избравших венец мученичества. Цецилиан служил диаконом при Феликсе, когда тот предпочел подчиниться государству вместо того, чтобы поддержать готовых умереть за веру. Впоследствии приверженцы
Донатисты выработали свои строгие понятия о Церкви и епископском служении, считая, что ни то, ни другое не должно оскверняться политическими манипуляциями правителей. Даже после того, как правители тоже стали христианами, донатисты сохранили свою подозрительность и потребность держаться подальше от властей. Если католики, т. е. христианское большинство, признавшее институт Церкви, радовались, когда им удавалось заполучить поддержку императора, и пользовались обещаниями властей и их средствами воздействия на народ для поддержания порядка внутри Церкви, то сторонники донатизма на протяжении всего IV века оставались раскольниками и оппозиционерами.
Яблоком раздора в африканской церковной жизни послужил Киприан Карфагенский. На него претендовали как донатисты, так и католики. Конфликт между ними возник, в частности, по вопросу о том, кто лучше воплощает в жизни христианские идеалы Киприана. Во многих городах эти две группы противостояли друг другу, утверждая, что именно они представляют истинную Церковь.
Церковь — это мать, которая вскармливает детей своим молоком, говорили донатисты. Мир управляется дьявольскими силами, но крещение, словно по мановению волшебной палочки, способно очищать от всех грехов и пороков. Церковь должна служить местом отдохновения, оазисом, обнесенным стеной садом. С распространением христианства различия между Церковью и «миром» постепенно стирались. В эпоху Киприана, когда христиане подвергались гонениям, они чувствовали себя привилегированными, избранными. Впоследствии же понятие о святости Церкви видоизменилось.
Донатисты стремились сохранить Церковь как источник святости. Долой недостойных епископов! — требовали они. Все таинства, совершаемые недостойным епископом, объявлялись недействительными. Донатисты защищали свою Церковь, видя в ней альтернативу окружающему их обществу. Более, чем преследований, они страшились компромиссов. Августин же с католиками хотели посвятить себя переделыванию мира. Если в том возникала необходимость, они протестовали против решения властей, однако чаще всего они поддерживали наместников императора. Первоначально донатисты хотели всего лишь избавиться от епископов, которые содействовали императору Диоклетиану в его гонениях на христиан 303–305 годов. Но эти протесты вылились в борьбу против самой императорской власти.
В этот период ряд епископов «выдал» представителям властей книги Священного Писания, чтобы римские чиновники могли сжечь их; это было двойное «предательство» (traditb). Цецилиан Карфагенский был рукоположен в епископы именно таким «предателем» (traditor). Никто не сомневался в том, что сам Цецилиан прекрасный человек, но, утверждали донатисты, если священнослужитель, посвятивший его в сан, был негодяем, то посвящение считается недействительным. Альтернативным епископом Карфагена через поколение после Цецилиана был выбран Донат, от которого и пошло название раскольнического течения. Со временем в большинстве североафриканских городов епископы двух церковных направлений служили бок о бок друг с другом. Император Константин недвусмысленно поддержал Цецилиана, тогда как более поздние императоры — за исключением Юлиана — лучше находили общий язык с католиками, а не с донатистами, поэтому католиков воспринимали в Северной Африке как представителей чужеземцев–римлян.
Донатисты считали себя членами истинной, независимой и свободной африканской Церкви. Примерно к 347 году противостояние с католиками приобрело насильственный характер. Эмиссар императора Макарий применил против донатистов власть. При Юлиане Отступнике (361–363) императорская власть ненадолго обратилась против католиков. Движение донатистов приобрело на этот период высокое покровительство, с помощью которого Юлиан хотел обострить противоречия в лагере христиан. Эти два направления церкви пользовались разными переводами Библии, однако как их учения, так и обряды оставались весьма схожи. Единственным серьезным поводом для раздоров было понятие о Церкви и о сане священнослужителя.