Августовские молнии

Ибаргуэнгойтия Хорхе

— «Настал час, когда родина…», — произносил он торжественно, простирая вперед руку. Мы оставили Вальдивию наедине с его риторикой.

В бассейне в купальном костюме сидел Анастасио, единственный среди нас спортсмен, и рядом златоуст Орасио Флорес, только что прибывший из Мехико.

— На дороге войска, — сообщил он.

Мозг мне молнией пронзило воспоминание о несчастном генерале Серрано [9] , который всего два года назад был расстрелян на той же самой дороге, именно тогда, когда полагал, что пост президента

Республики уже у него в руках.

9

Серрано Франсиско — генерал, был расстрелян в октябре 1927 года по обвинению в генеральском заговоре против президента Кальеса.

— Ну что ж, это естественно, — рассудил Каналехо, присоединяясь к нам, — как-то же они должны охранять такую уйму важных персон, собирающихся на банкет.

— Из каких частей солдаты? — попытался выяснить Хамелеон, не слишком успокоенный объяснением Каналехо.

Но Орасио не был военным и, к сожалению, даже не понял, о чем его спрашивают.

— Вот тут на воротнике обозначены номера, — втолковывали мы ему, но напрасно, он даже и не заметил их.

Вскоре мы позабыли об этом и заговорили о других вещах. Когда пробило одиннадцать, я распрощался со всеми, нахлобучил свой «стетсон» [10] и отправился выполнять злополучную миссию.

Хуан одолжил мне «студебеккер», и я, чувствуя себя за рулем не совсем уверенно, ибо не знал ни машины, ни дороги, привел автомобиль к вилле «Мария Элена», принадлежащей Пересу Г. То был огромный дом за каменной стеной. Подъехав к воротам, я заглушил мотор, вышел из автомобиля и позвонил. Внутри послышался голос, звавший сержанта, и, когда тот открыл смотровое окошко, на мое счастье, оказалось, что это Эль Патотас, который много лет служил у меня. Мы с радостью приветствовали друг друга, потом я осведомился о Пересе Г.

10

Гуайябера — национальная мексиканская одежда, нечто вроде легкой куртки.

— Ни сеньор президент, ни кто-либо из его свиты не прибыли. Дом пуст впервые за весь год.

И тут я понял, что каша заварилась. Я поспешно простился, сел в автомобиль и помчался к Хуану на такой скорости, словно за мной гнались бесы.

Саперы уже ушли.

— Ну, ребята, мы попали в ловушку, — сказал я им, — точно как Серрано.

Все, естественно, переполошились, а Хамелеон заявил:

— Если им вздумается нас об… (тут он употребил слово, которое я не могу повторить), они не посмеют сделать это в присутствии членов дипломатического корпуса. Давайте позвоним Джефферсону или мосье Рипуа. Если они дома, бояться нечего.

Хуан Вальдивия взял телефонную трубку, и на лице его изобразился ужас.

— Линия перерезана! — воскликнул он.

Проклятые саперы оборвали провод.

— Единственное, что нужно, это чтобы нам прислали отряд для прикрытия, — сказал Тренса. Серрано тогда прислали отряд, который и прикрывал его, пока беднягу не

расстреляли.

Тут уж я не утерпел:

— Давайте-ка выбираться отсюда, пока не поздно.

Именно так я сказал, а не «Все по местам, к оружию!», как утверждает Толстяк Артахо в своих «Воспоминаниях», но если бы даже я и сказал это, мне нечего было бы стыдиться, да и ничего, в сущности, не изменилось бы.

Глава X

Перерезанная телефонная линия была решающим доводом. Ни у кого не оставалось ни малейшего сомнения: мы попали в мышеловку и, если хотим спасти свою жизнь, должны отсюда выбираться; мое только что высказанное мнение по этому поводу было как нельзя более кстати. Так что в словах Артахо нет ни слова истины: «Поскольку Арройо был очень встревожен…» Еще бы, встревожены были мы все, начиная с него, именно ему пришла в голову мысль переодеться — он даже напялил на голову соломенную шляпу, да надел бы и комбинезон садовника, если б мог в него влезть.

— Автомобили к подъезду! — приказал Вальдивия.

— Залить бензин в баки, — распорядился Тренса.

— К оружию! — отдал я команду.

К счастью, Хамелеон сохранял спокойствие. Иначе неизвестно, чем бы все это кончилось.

— А что вы, собственно, собираетесь делать? С боями пробиваться до самого Мехико?

И правда, это было бы нелегким делом.

— Если, как утверждает депутат, — он кивнул в сторону Орасио Флореса, — на дороге войска, вряд ли их задача — охранять нас.

Он был прав. Вся эта суматоха только привела бы нас прямо в пасть к зверю. Люди, которым я рассказываю этот эпизод, обычно спрашивают меня, почему мы тогда так перепугались — ведь, посвящая себя политической деятельности, следует всегда быть ко всему готовым. Дальнейшие события доказали, что наша тревога имела вполне серьезные основания.

Но, как я уже сказал, слова Хамелеона заставили нас отказаться от намерения вернуться в Мехико по шоссейной дороге.

Каналехо, человек до удивления непрактичный, предложил двинуться к Акапулько и оттуда морем до Мансанильо, где мы сможем пересесть на поезда и разъехаться по своим округам. Такое путешествие заняло бы восемь дней.

— А зачем нам разъезжаться по своим округам? Двинемся к границе! — предложил Вальдивия.

Эта фраза должна была заронить в нас мысль о его неизмеримой трусости. Однако в тот момент никто не придал значения его словам, и мы удовольствовались тем, что стали наперебой заверять Вальдивию: дела наши не столь плачевны, чтобы бросить накрытый стол и улепетывать к границе, как зайцы.

— Народ нуждается в вас, генерал, — заявил ему великий демагог Орасио Флорес и тем окончательно убедил его.

Кто-то предложил дождаться ночи.

— К ночи, — сказал я, — мы и вовсе перестанем понимать друг друга.

Спорили мы долго. Любую мысль обсуждали, взвешивали все «за» и «против». Когда пробило час, мы все еще пререкались.

— Хуан, приехал национальный ансамбль из Лердо-де-Техада, — сказала Кларита, просунувшись в дверь.

Вальдивия выругался — ему было не до того.

— Скажи им, пусть играют, — посоветовал Хамелеон, — чем шумнее, тем лучше.