Аврора на теплоходе
Шрифт:
– Да что ты такое говоришь? – недоумевал папа.
– Я больше никогда не буду гулять, – повторила Аврора, – корпус «Ч» гораздо легче ненавидеть из дома.
– Может, объяснишь мне это подробнее?
– Мы договорились ненавидеть корпус «Ч» из-за нашего сада, – объяснила Аврора, – а тут, оказывается, в него переехала Биттелиттен, ну, та самая, которая с собакой, ты её знаешь, вот почему я не хочу больше гулять, мне трудно разговаривать с ней и с пожилой женщиной…
– Ты говоришь «ненавидеть». Ты знаешь, Аврора, так недалеко до войны. Сначала две стороны ненавидят друг друга, потом
– Да, но ведь это они начали.
– Я хочу поговорить со всеми, кто живёт здесь, – сказал папа. – И со взрослыми, и с детьми.
Правда, как папа сможет поговорить с ними со всеми, Аврора не поняла. Может, он думает, что все они станут подниматься к ним на десятый этаж и встанут в очередь от самого магазина до их квартиры в корпусе «Ц»? Да он же охрипнет, если поговорит с ними со всеми.
И в самом деле, вечером того же дня папа поговорил со всеми жильцами корпуса «Ц», и это далось ему нелегко. Он отсутствовал очень долго, ведь он к тому же успел сходить в лесной дом и поговорить с родителями восьмерых детей. «Нам поможет духовой оркестр водителей-дальнобойщиков, – говорил папа, – а ещё мама восьмерых детей сказала, что нам надо устроить аукцион по продаже тортов и таким образом собрать деньги. Её мама, мы называем её бабушкой, тоже сказала, что она охотно испечет для нас большой торт. Так что я тоже испеку торт завтра рано утром».
И правда, когда Аврора проснулась на следующий день, она узнала милый и знакомый запах, который шёл из кухни, и, когда она вошла туда, на столе уже стоял торт. Во всяком случае, он очень походил на торт, ведь, когда его готовили, он, наверное, очень спорил с самим собой, нужно ли ему было составлять одно-единое целое. Сверху он слишком запёкся, в середине немного провисал, а снизу отливал чем-то светлым, как бы напоминая, что когда-то он был всего только опарой.
«Зато, наверное, он очень вкусный?» – подумала Аврора.
– Я его разукрашу сегодня позже, ведь на завтра мы назначили самый главный для нашей лужайки день, – сказал папа.
– Я тоже пойду с тобой? – спросила Аврора. – Вместе с Сократиком?
– Конечно, пойдёшь. Ты ведь тоже живёшь в Тириллтопене.
– Да, во всяком случае, это будет не сегодня, – сказала мама. А папа с Авророй так внимательно в это время рассматривали торт, что не обратили на её слова никакого внимания.
День лужайки
Рано утром в дверь позвонили, и на пороге появился дядя Бранде.
– Ты очень вовремя, – сказал папа, хотя он ждал дядю Бранде. – Ты с Аннет?
– Она будет чуть позже. Перед тем как нам окончательно переехать в город, ей нужно ещё многое закупить.
– Хорошо. И вы пообедаете с нами, когда всё закончится.
– Я видел объявления. В программе музыка и аукцион, на котором будут продаваться торты. А кто будет держать речь?
– Папа, – ответила ему Аврора. – Он сидел за машинкой и сочинял её чуть не до утра.
– А тебе мы поручим продавать торты, – сказал папа.
– При одной мысли я уже нервничаю.
– Вы оба говорите прекрасно, –
– Перед тем как ты уйдёшь, Мари, я хочу сказать тебе кое-что, – сказал дядя Бранде. – Видишь ли… ты в самом деле не догадываешься?
– О чём, интересно?
– Взгляни на меня и попробуй угадать!
– Ты, наверное, постриг бороду?
– Нет, не угадала.
– Говори сам, я должна ехать, а то опоздаю.
– Я стану… нет, лучше по-другому. Мы с Аннет станем… родителями!
– Ах, как замечательно! – воскликнула мама. – И когда, Бранде?
– К Рождеству. У вас ещё осталась книжка по уходу за новорождёнными?
– Вон она, на полке, – показал папа. – Но скажи, вам не будет холодновато в летнем домике?
– Да, – с несчастным видом признался дядя Бранде. – Он не приспособлен к зиме, хотя мы его всячески утепляли. И та комната, которую я снимаю в городе, тоже не подходит. Хозяйка говорит, что не потерпит в квартире младенца.
– Ах, вот как, – папа был озадачен. – Мы ещё поговорим об этом вечером.
– Да, вечером, – подхватила мама. – Мне тоже есть что с вами обсудить.
И она тут же убежала, а что она собиралась с ними обсуждать, никто тогда толком не понял, да и времени у них не было: папа разучивал речь, Аврора играла с Сократом, а дядя Бранде морально готовился к тому, чтобы продавать торты.
Жители Тириллтопена привыкли время от времени слушать уличную музыку. В городке имелся свой собственный школьный оркестр, который иногда выступал на открытом воздухе. Но в этот день на улице играли сразу два оркестра. У одного на знамени красовался грузовик, и он играл так громко, что заглушал всё вокруг. Это был духовой оркестр водителей-дальнобойщиков, и в нём участвовал сам отец восьмерых детей, который играл на цугтромбоне.
Словом, этот день ничуть не походил на обычный, но, когда на площадь Тириллтопена въехал грузовик духового оркестра, люди и вовсе оторопели и смотрели во все глаза. В кузове стояла самая настоящая пирамида, на каждой ступеньке которой лежало по торту, а рядом с пирамидой стоял бородатый здоровяк в широком белом переднике. Он размахивал молотком и громко кричал:
– Всем, всем жителям города! Добро пожаловать на площадь! Всем мужчинам, женщинам и детям! Здесь состоится серьёзнейшее и самое сладкое из собраний! Берите с собой деньги! Ведь здесь и сейчас состоится аукцион! И вы сможете приобрести отличные торты!
Дядя Бранде умолк, и тут же грянула музыка обоих оркестров, вступивших на площадь. Музыка созывала народ. И народ собрался. Звуки отражались от стен зданий, смешивались и улетали прочь.
– Займись Сократиком, когда я взойду на трибуну, Аврора, – сказал папа.
– Хорошо. Ой, сюда пришла Биттелиттен со своей мамой и Пуффи! Папа, что же мне делать?
– Стой спокойно и будь умницей! – посоветовал он. – Мы пришли сюда не ссориться, а для другого! Для того, ради чего придумали этот праздник.