Аврора
Шрифт:
— Кто мог вам это сказать?
— Откуда мне знать? Так, слухи... Сколько их порхает вокруг правителей! — Он с деланной небрежностью махнул рукой. — Вот, к примеру, другой слух: будто бы наш курфюрст намерен развестись, чтобы предоставить вам рядом с собой то место, которое вы и так занимаете в его сердце.
Она нахмурилась. Куда он клонит?
— Мне об этом ничего не известно, — обронила она сухо. — Наверное, до нас с вами долетают разные слухи.
Флеминг приветливо улыбнулся, но глаза его смотрели холодно.
— Наверное. Но лучше бы этот последний слух
— Они и так представляются мне слабыми. Наш курфюрст лютеранин, а Польша — католическая страна.
— Ради короны можно перейти в другую веру. Только это будет ни к чему, если рухнет его брак.
Аврора надолго замолчала. Вокруг двух собеседников гремел бал, однако его шум не проникал в безвоздушный пузырь, надувшийся вокруг канцлера и фаворитки курфюрста. Та раскрыла веер и, не глядя на соседа, пробормотала:
— Этот все, что вы собирались мне сказать, герр Флеминг?
— Почти. Может статься, у вас есть и другие причины для желания стать принцессой. Если вы сами от этого откажетесь, то сможете рассчитывать на мою поддержку и...
Он встал и так над ней навис, что ей пришлось отшатнуться.
— Вряд ли это мне понадобится. Вся ценность моей жизни — в любви к государю. Пусть он и решает, как мне поступить.
— Вы отвергаете мою дружбу?
— Конечно, нет. Но я не хочу ее покупать.
Она отвернулась к сестре, но тут подошел курфюрст, взял ее под руку и отвел в сторону. Он выглядел очень веселым, так что ей показалось, что ему хочется еще потанцевать, но он вывел ее из зала и отвел к себе в спальню. Там он обнял Аврору и припал лицом к ее груди.
— С каждым разом, что я тебя вижу, ты становишься все прекраснее... — прошептал он и потянулся губами к ее губам. — Нынче перед тобой не устоял бы даже святой.
— Слава богу, это не про вас! — выдохнула она, уже готовая растаять.
Свидание, начавшееся таким образом, не могло не продолжиться в тени пурпурных штор балдахина, под который они рухнули, увлекаемые волной взаимной страсти. Только когда волна отхлынула, оставив их лежать бездыханными на рыхлом пляже постели, Фридрих Август спросил ее:
— Что понадобилось от вас моему канцлеру? Вы так долго с ним ворковали...
— Может ли у нас быть иная тема, кроме вас?
— А все-таки?
— Он предложил мне заключить с ним союз, чтобы еще лучше служить вам и государству.
— Что вы ответили?
— Что это само собой разумеется. Разве мы оба не являемся вашими верными слугами? — Произнося эти слова, Аврора соскользнула с кровати и принялась подбирать свою одежду. — Не пора ли нам вернуться на бал?
Курфюрст широко зевнул, сладко потянулся.
— Бал скоро кончится, если уже не кончился. Лучше идите ко мне!
— Нет, мне лучше вернуться. А вы постарайтесь отдохнуть, чтобы не зевать на Совете. Иначе вы подведете своего секретаря.
В действительности она думала
Все оказалось еще хуже, чем она предполагала. Две недели подряд Аврора была едва жива, почти не покидала постель и никого к себе не впускала под вымышленным предлогом простуды и сильного жара. Главный запрет был наложен на Фридриха Августа. Доблестный воин, не замечавший ранений на поле боя, он смертельно боялся простуды — болезни, превращающей любого во вместилище не столько заразной, сколько отталкивающей мерзкой слизи... Поэтому он и не думал ее навещать, отделываясь цветами, а потом, желая развеяться, отправился на охоту в Гарц.
Для Авроры это было огромным облегчением. Теперь она могла заняться собой. Мало-помалу неприятные проявления будущего материнства сошли на нет. Она уже вставала с постели, наряжалась, покидала спальню и переходила в кабинет, чтобы заняться любимыми делами: писала, вышивала, пела, аккомпанируя себе на гитаре и глядя на пляску огня в камине.
От этого последнего занятия ее однажды оторвал шум в доме. Она даже не успела протянуть руку к шнуру звонка: двойные двери распахнулись, едва не сорвавшись с петель, явив ее взору кипящее божество — Фридриха Августа собственной персоной, исходившего негодованием, забрызганного с головы до ног грязью от долгой скачки по бездорожью, да еще после трехдневного непрекращающегося дождя. Было видно, что настроение у него хуже некуда. Отшвырнув жалобно звякнувшую гитару, он схватил Аврору за запястья и принудил ее встать.
— О государь, какая радость... — начала было она, решив, что он намерен заключить ее в объятия. Но вместо этого он выпустил ее левую руку и, удерживая за правую, заставил покрутиться на месте.
— Вы беременны, не так ли? — рявкнул он, сверля ее неистовым взглядом. — Только попробуйте соврать!
Этот напор привел ее в воинственное настроение.
— И не подумаю! Если Ваше высочество соизволит податься немного назад, я смогу поприветствовать вас должным образом.
— К черту ваши приветствия! Вам сказано отвечать! Вы беременны? Да или нет? Что-то не похоже!
— В два с половиной месяца это неудивительно.
— Значит, это правда? Почему вы молчали?
— Потому что сначала хотела сама в этом убедиться. Кстати, Ваше высочество, нельзя ли попросить вас кричать не так громко? Или вы хотите, чтобы вас услышал весь Дрезден?
— Город, наверное, давно в курсе дела. Один я ничего не знал! Сдается мне, об этом судачат все, кому не лень.
— А я-то старалась все скрыть! — вскрикнула молодая женщина, начинавшая терять терпение. — Можно осведомиться, кто развеял ваше неведение?