Австралоиды живут в Индии
Шрифт:
По сведениям этих произведений, ракшасы были черны, волосы дыбом стояли на их головах, а вместо зубов торчали клыки. Вот что они собой представляли. И поэтому трудно объяснить, почему светлокожий правитель Вайнада взял и женился на женщине-ракшасе.
От этого светлокожего правителя и женщины-ракшаса пошло целое племя. И называется оно кутта-наикен. Обо всем этом я узнала еще до того, как встретила первого кутта-наикена. Эта встреча в какой-то мере меня настораживала. Что ни говорите, а такое родство. Ни мало ни много — потомки ракшаса. Демона
Внизу на склоне стояла деревня. Несколько бамбуковых домиков, обмазанных глиной, были разбросаны на небольшой площадке, врезанной в склон. Мне сказали, что это деревня кутта-наикенов. «Ракшасы так ракшасы, — подумала я. — Надо все равно увидеть».
Неожиданно снизу донесся мелодичный звук. Он был тонок и чист. Кто-то играл на флейте. Мелодия плыла над лесистым склоном, поднималась вверх, туда, к синему безоблачному небу. В ней слышалось журчание ручья, пение птиц и обыкновенная человеческая грусть. Я стала тихо спускаться по тропинке. Мелодия звучала все громче и громче. И наконец я увидела того, кто играл. На пригорке перед деревней сидел старик в красной майке. Beтер слегка шевелил его седые кудри. Более мирную картину трудно было себе представить.
— Эй! — негромко позвала я.
Старик кончил играть, но не обернулся. Он медленно поднялся, поправил майку на высокой худощавой фигуре и только после этого посмотрел в мою сторону.
— Здравствуй, — сказала я, — ты потомок ракшаса?
Старик застенчиво улыбнулся и утвердительно кивнул головой. Потом подумал и ответил:
— Конечно, ракшаса, а то кого же еще? Женщина-ракшас была нашей прародительницей. Мы такие же темные, как и она.
— А в кого вы такие высокие? — спросила я.
— В того светлокожего правителя, — улыбнулся старик. — Но у нас не все высокие, есть и маленькие, как панья или урали-курумба. А меня зовут Кунжен-наикен, — неожиданно закончил старик.
Так тактично он дал мне понять, что я нарушила этикет. Сама не представилась и не поинтересовалась, как его зовут. Мне очень понравилась застенчивая улыбка Кунжена. Я была твердо уверена, что ею наградила его прародительница-ракшаса. Ибо кто же такие ракшасы, как не маленькие лесные австралоиды, которые с луками и копьями отстаивали свою независимость, за что светлокожие пришельцы и распустили о них сомнительные слухи, обвиняя их в людоедстве и прочих злых качествах.
— Что же мы здесь сидим? — спохватился Кунжен. — Идем ко мне в гости.
Кунжен оказался вождем и пророком в своей деревне. Дом Кунжена стоял на глиняной платформе. На веранде дома располагался очаг, выдолбленный в глиняном основании пола. Кунжен сделал приглашающий жест, и мы пошли в дом. Там находилась единственная комната, не более шести квадратных метров. Бамбуковые планки стен были аккуратно подогнаны друг к другу. На одной из стен висели два барабана, лук, под бамбуковую
– Откуда у тебя меч? — спросила я Кунжена.
– Меч перешел ко мне от предков. Ему, наверно, много-много лет. Я помню, он принадлежал еще моему деду. — И он любовно тронул железное лезвие меча. — Когда я танцую и бог вселяется в меня, я рублю этим мечом.
– Всех? — спросила я холодея.
– Нет, — застенчиво улыбнулся пророк, — только злых духов.
– А-а…
– Вот мани. — Кунжен протянул мне медный колокольчик. — Я звоню в него, когда пророчествую.
Я смотрела на колокольчик и думала, что в Вайнаде слишком много пророков. Каждый третий встречный — пророк. Поистине земля чудес.
— Хочешь посмотреть наших богов? — тронул меня за руку Кунжен.
Мы подошли к краю площадки, и здесь я увидела четыре священных дерева, четыре платформы и четыре камня-бога на этих платформах. На первой из них помещался Гоматесваран из Майсура, затем Бомен, в центре уже знакомая мне Мариамма, рядом с ней Кулиген. Я вспомнила, что индийский этнограф Луиз писал о катту-наикенах: «Они поклоняются деревьям, скалам, горам, змеям и животным и даже утверждают, что произошли от них. Они твердо верят в очаровывание, колдовство, черную магию и заклинания. У них распространено поклонение солнцу, луне и Шиве под именем Байрава».
Платформа богини Мариаммы была самая красивая и тем самым привлекла мое внимание. Я решила ее сфотографировать. Уже навела объектив фотоаппарата на священное дерево, когда Кунжен задал мне странный вопрос:
— Ну как там Мариамма?
— Откуда я знаю, — растерянно ответила я.
— Как откуда? — удивился Кунжен. — У тебя же эта штука с большим глазом, ты должна через нее видеть Мариамму.
Я не хотела дискредитировать «штуку» и дипломатично ответила:
— Мариамма… ничего.
— Как ничего? — возмутился Кунжен. — Ты скажи, как она выглядит.
— Симпатичная, — коротко сказала я.
— Я сам знаю, что она симпатичная, — горячился Кунжен. — Ты мне ее опиши.
«Господи, — подумала я, — что же это такое?»
— Мариамма… — начала я.
— Я сам знаю, что Мариамма, — отрезал Кунжен.
Ситуация становилась конфликтной. А конфликт с Кунженом в мои планы не входил.
— Ладно, — сказала я, смотря в фотоаппарат.
– Слушай. Мариамма очень красивая. Черные волосы, черные брови, черные глаза.
— Так-так, — кивал головой успокоившийся Кунжен.
— Слушай дальше, — продолжала я. — На ней очень красивая одежда. Вся шитая золотом, а на запястьях золотые браслеты.
— Все правильно, — одобрительно кивнул Кунжен. — Твоя штука все правильно говорит. А что у нее в руке? — вдруг подозрительно спросил Кунжен.