Австро-Венгрия: судьба империи

Шарый Андрей Васильевич

Смутное обещание министра иностранных дел Бенеша, данное в 1919 году Антанте, – преобразовать страну на конфедеративной основе, по образцу Швейцарии – осталось невыполненным. В населенные немцами районы при негласной поддержке властей и к неудовольствию местных жителей постепенно переселялись чехи. Кроме того, экономический кризис 1929–1933 годов особенно негативно отразился на Судетах, что сделало настроения тамошних немцев еще более радикальными. Основанная бывшим учителем физкультуры Конрадом Генлейном Судетонемецкая партия взяла курс на тесное сотрудничество с Германией и после 1935 года не скрывала своих ирредентистских устремлений. Heim ins Reich! – “Домой в рейх!” – неслось над Судетами. Гитлер пытался представить Чехословакию мировому общественному мнению как безжалостную угнетательницу немецкого меньшинства.

ПОДДАННЫЕ ИМПЕРИИ

ТОМАШ МАСАРИК,

батюшка

Будучи

человеком простого происхождения (отец – возница, мать – домохозяйка), Томаш Масарик смог получить образование благодаря состоятельным знакомым, обратившим внимание на блестящие способности мальчика. Он учился в Вене и Лейпциге, стал доктором философии. В 1877 году двадцатисемилетний Масарик женился на дочери американского предпринимателя Шарлотте Гарриг и, демонстрируя приверженность идее гендерного равенства, присоединил фамилию супруги к собственной. В Чехии и Словакии его до сих пор называют ТГМ (сокращенное от “Томаш Гарриг Масарик”). Масарик много лет проработал профессором Пражского университета, где получил известность благодаря нестандартным взглядам и политической активности. Участвовал в качестве общественного защитника в процессе по делу еврея Леопольда Хильснера, обвиненного в ритуальном убийстве. Написал десятки историко-философских и социологических трудов (“Чешский вопрос”, “Современный человек и религия”, “Россия и Европа”, “Мировая революция”). Избирался депутатом австрийского парламента. Масарик нередко критиковал политику имперских властей, но до начала Первой мировой войны оставался в целом лояльным к монархии. В 1914 году, придя к выводу, что союз Австро-Венгрии и Германии угрожает интересам чехов и других славянских народов, эмигрировал и учредил в Париже Чехословацкий национальный комитет, ставивший задачей создание независимого государства чехов и словаков. В 1918 году Антанта признала этот комитет, которому подчинялось несколько десятков тысяч бойцов чехословацких легионов, в качестве союзного правительства. После провозглашения независимости Чехословакии ТГМ избрали ее первым президентом. Он пользовался в стране непререкаемым авторитетом, при этом был чужд диктаторским устремлениям, хотя овладел искусством политической манипуляции. Благодарные граждане называли Масарика Tat'icek – Батюшка. В 1935 году 85-летний президент подал в отставку по состоянию здоровья и спустя два года скончался. Созданная им Чехословацкая Республика пережила Батюшку лишь на год с небольшим. Площади и улицы Масарика, его памятники и бюсты теперь есть в каждом городе Чехии и во многих городах за пределами этой страны – в Мехико, Тель-Авиве, Чикаго, Белграде. Портрет первого президента Чехословакии украшает самую крупную чешскую банкноту в пять тысяч крон. Его имя носят университет в Брно, вокзал в Праге, самый большой в Чехии автодром и кибуц в Израиле; во Флориде есть город Масариктаун.

Спасти республику от катастрофы мог прочный союз с западными державами. Однако во главе правительств Франции и Великобритании в конце 1930-х годов оказались политики, не готовые, выражаясь словами тогдашнего британского премьера Невилла Чемберлена, воевать “за неизвестных людей в далекой стране”. Мюнхенское соглашение 1938 года, заключенное четырьмя великими державами без представителей Чехословакии (“о нас без нас”, грустно констатировали чехи), отторгло от республики приграничные районы. На этих территориях оказались не только судетские немцы, но и сотни тысяч чехов. Раздел Чехословакии продолжился через несколько месяцев, свои доли добычи поспешили получить Венгрия и Польша.

Непросто складывались в совместном государстве и взаимоотношения чехов и словаков. По замечанию современного исследователя, радикальная часть словацких националистов провозглашала: “Чешский шовинизм угрожал идентичности словаков так же, как и идентичности судетских немцев, но представлял еще большую опасность, поскольку словаки должны были раствориться в едином чехословацком народе”. Благоприятные условия для развития словацкой культуры, инвестиции правительства республики в экономику и социальную сферу восточных областей, работа чешских учителей, врачей, инженеров в далеких закарпатских и татранских деревнях – на это националисты не обращали внимания, как раньше предпочитали не замечать подобных усилий “габсбургских угнетателей” представители радикальной части чешской элиты.

В марте 1939 года Гитлер прервал агонию Чехословакии. На территории Богемии и Моравии Германия создала “протекторат”, словацким национал-радикалам позволили провозгласить марионеточную независимость. Через шесть лет исторический маятник качнулся в противоположную сторону: Третий рейх рухнул, Чехословакия, признанная державами антигитлеровской коалиции союзницей, была восстановлена (Закарпатье, правда, президент Бенеш передал СССР в качестве своеобразной “платы” за освобождение). Началось сведение счетов с проигравшими, вылившееся в депортацию из Чехословакии и Польши – с согласия “Большой тройки” – почти всего немецкого и части венгерского меньшинства. На смену трагедии нацистской оккупации пришла трагедия нескольких миллионов немецких изгнанников, лишившихся домов, а иногда и жизни [98] . Результатом этого и других подобных действий (например, “обмена населением” между Польшей и советской Украиной) стал новый этнокультурный облик Центральной и Восточной Европы: Чехия, Польша, Венгрия превратились в почти мононациональные государства. Это был, пожалуй, самый радикальный отказ от габсбургского наследия, важной особенностью которого являлись мультикультурность и сотрудничество различных народов.

98

По данным чешско-немецкой комиссии историков, в результате насильственных действий чехословацких властей, стихийных актов мести и массовых самоубийств погибли примерно 15 тысяч судетских

немцев. Из Чехословакии депортировали около двух с половиной миллионов немцев и примерно 200 тысяч венгров. Остаться в стране разрешили примерно 200 тысячам немцев (антифашисты, члены смешанных семей, ценные специалисты). Депортацию венгров позже остановили, многим позволили вернуться. Для сравнения: совокупные потери Чехословакии в годы Второй мировой войны составили 345 тысяч человек, в том числе 277 тысяч евреев и 10 тысяч цыган. Лидер нацистского судето-немецкого движения Генлейн в последние дни войны попал в плен к американской армии и покончил с собой в заключении, перерезав вены стеклами разбитых очков.

Надпись: “Кто мне покажет вашу Прагу…” – “Туда! Вон!” (на указателях: “Москва”, “Варшава”, “София”, “Будапешт”, “Берлин”). Пражская листовка 1968 года.

В феврале 1948 года в Чехословакии пришел к власти коммунистический режим. Он породил как репрессивную диктатуру Клемента Готвальда, так и феномен “социализма с человеческим лицом”. Попытку демократических реформ в 1968 году подавили войска пяти стран Варшавского договора. Чехословакия оставалась страной парадоксов: в этой стране не было аналога хрущевской оттепели, в 1950–1960-е годы здесь установился неосталинистский режим, но именно в эту пору произошел культурный подъем, предшествовавший Пражской весне. Политика “нормализации” после поражения реформаторов, казалось, подавила все живое в обществе, оставив людям лишь узкое пространство личной обывательской свободы, – но именно это общество позднее совершило “бархатную революцию”, ставшую образцом одухотворенно-романтического избавления от коммунизма. Между чехами и словаками в послевоенные десятилетия не было серьезных противоречий. Но, вновь обретя действительную свободу, Чехословакия просуществовала всего три года, мирно распавшись на две независимые республики.

Для нескольких поколений чехов (и в чуть меньшей степени – словаков) Чехословакия оставалась мечтой, почти воплощенной в годы Первой республики, о которой до сих пор в Праге принято вспоминать как о “золотом веке”. Мечтой о собственной свободной, демократической, экономически развитой, мирной, интеллигентной центральноевропейской стране. Поначалу эта мечта противопоставлялась габсбургскому прошлому, главное содержание которого сводилось к угнетению самобытности славян. Затем Первая республика стала антиподом жестокости нацистской оккупации и бездушия сменившей ее советской опеки. Мечта испарилась, когда выяснилось, что в современной Европе чехам и словакам удобнее жить по отдельности, но в то же время по-прежнему вместе – в рамках Европейского союза.

Неудивительно, что именно в последние два десятилетия в Чехии (и отчасти в Словакии) наблюдается своего рода габсбургский ренессанс. По количеству книг, документальных фильмов, музейных экспозиций, интеллектуальных дискуссий о былой династии и ее временах Прага составляет конкуренцию Вене и заметно опережает Будапешт, хотя возвращать “габсбургские” имена улицам и площадям здесь не торопятся. В чешском историческом сознании Габсбурги хоть и не превзошли скромное обаяние Первой республики, но выражение za c'isare p'ana (“при государе-императоре”) в отличие от совсем недавних времен теперь несет в себе в основном положительный смысл. Период посткоммунистических реформ оценивается многими бывшими жителями “бараков социалистического лагеря” как время закономерного возвращения в Европу – в духе известного эссе писателя Милана Кундеры о Центральной Европе, “похищенной” коммунистами. Но, вернувшись в Европу, чехи и словаки обнаружили, что однажды уже были там.

Когда-то давно, za c'isare p'ana.

Бывшая Югославия: бочка с порохом

1 декабря 1918 года принц-регент Сербии Александр Карагеоргиевич принял в Белграде делегацию загребского Национального совета, который примерно за месяц до этого провозгласил создание Государства словенцев, хорватов и сербов на населенных этими народами территориях распавшейся империи Габсбургов. Депутаты просили Сербию о покровительстве. Фактически речь шла о соединении югославянских земель в рамках одной страны, получившей название “Королевство сербов, хорватов и словенцев”. Во главе встал сербский монарх. “Наша австро-венгерская реальность спьяну закатилась под трон Карагеоргиевичей, как пивная бутылка на свалку”, – писал позднее об этом событии классик хорватской литературы Мирослав Крлежа.

Сейчас, после краха трех Югославий [99] , легко рассуждать о том, что объединение южных славян в рамках одного государства было обречено на провал. В 1918 году это не представлялось очевидным. У югославского проекта имелись сторонники и противники как среди сербов, оказавшихся центральным элементом конструкции нового государства, так и среди других народов королевства. Скептики утверждали: несмотря на этническую и языковую близость, между народами королевства, в первую очередь между сербами и хорватами, так много историко-культурных и социально-психологических различий, что эти противоречия неизбежно станут фактором дестабилизации. 1920-е годы подтвердили такие опасения: страна жила в состоянии постоянного политического кризиса. Сербская правящая элита не избавилась от подозрений в отношении хорватов, словенцев, боснийских мусульман. Белградских политиков смущало габсбургское прошлое этих народов. В адрес сербов звучали ответные обвинения в чрезмерном централизме, ущемлении прав других народов и конфессий, тотальной коррупции и “азиатчине”.

99

Югославская монархия Карагеоргиевичей (1918–1941), социалистическая Югославия (1945–1992) и “остаточная” Союзная Республика Югославия (1992–2003).