Автобиография для отдела кадров. Отчет о проделанной жизни
Шрифт:
Мы вышли в партер мостовой и аплодисментами брызг соединились с исполнителями. Литавры грома ударили в последний раз, – и заструилась грустная река последних восторгов. Ноги промокли от слез. Башмаки хлюпали носами. Грустно, грустно, грустно. Пора, пора, пора. Расстанемся, уйдем, исчезнем. Навсегда, навсегда, навсегда.
Обедать с Собачьего мы ходили наверх, на проспект Шевченко, в филиал Межрейсовой базы моряков, в столовую с белыми скатертями и вежливыми официантками.
– Что у вас на первое?
– Борщ и суп с клёцками.
– Суп вкусный?
– Суп я не ем. Это
После обеда мы спускались к морю уже не по Кирпичному переулку, поэтому обязательно проходили мимо кафе «Глечик». А однажды зашли…
Припев к танго «Глечик»
Ищу Марию Денисову.
Не его. Себе самому!
Спой про Марию, Владимир.
Спой про Одессу и вечер.
Спой, как тебя разлучили.
Спой про Марию и «Глечик».
А потом наступили «суровые» будни, и мы перестали загорать всей нашей дружной веселой компанией на Собачьем пляже. У ребят начались интенсивные съемки в «Зеленом фургоне», а я вернулся к своей работе на одесском телевидении. По заданию отдела информации я продолжил мотаться по городу и области на потрепанном телевизионном УАЗе. Водитель отменно рулил, оператор снимал, а я собирал «на карандаш» соответствующий материал и вечером писал дикторские тексты для утренних новостей. Но уже без особого удовольствия и рвения.
Глава 7. Мастера и мэтры
Наши мастера во ВГИКе – настоящие молодцы! – постоянно приглашали к нам на занятия или на экзамены кого-нибудь из выдающихся деятелей кино. Мэтр кинодраматургии Евгений Габрилович учил нас записывать все подряд и не надеяться на память; он проповедовал отношение к сценарию как к полноценной художественной литературе. Виктор Мережко стращал: «Никто из вас после института не будет работать по специальности!» Он говорил, что наш диплом дает право не работать и только спасает от статьи «За тунеядство». Виктор Шкловский потрясал аудиторию призывами ничего не бояться. Он был уже в таком возрасте, что передвигался с трудом и подняться к нам наверх не мог, поэтому встречу с ним организовали на первом этаже.
Народу в аудиторию набилось битком, и даже в коридоре было полным-полно: все хотели хоть одним глазком глянуть на «живую легенду», хоть одно его слово услышать.
На час все затаили дыхание.
Тишина едва дышала.
А мы сидели в самом центре события, лицом к лицу с «историей» и, не напрягая слуха, могли внимать шелестящему шепоту, который временами взрывался громоподобным раскатом и оглушал – это когда Шкловский вспоминал своего друга Маяковского и призывал нас «ничего не бояться в этой жизни». Видимо, ему в свое время досталось
Наши мастера – настоящие молодцы!
На очередном экзамене по мастерству у меня возникла дискуссия с Аркадием Ининым, прославленным сценаристом-юмористом, хотя сама тема разговора была весьма далека от сценарного мастерства.
Перед самым экзаменом на кафедру кинодраматургии пришла «телега» из милиции. В ней говорилось, что среди бела дня, в пельменной по улице Космонавтов студенты ВГИКа Сергей Бойко и Виктор Буйвидас распивали коньяк, принесенный с собой. Буй расписался в составленном «на месте преступления» протоколе, а я отказался его подписывать, заявив, что коньяк этот не то что не пил, а даже не нюхал. Так и было записано в протоколе с моих слов. Так я и сказал на экзамене.
«Телегу» передали нашей мастерице Люсе, Людмиле Александровне Кожиновой, супруге другого нашего мастера, Валентина Константиновича Черныха – или просто Константиныча, который говорил, что его фамилия склоняется только на партсобраниях, – передали аккурат перед самым началом экзамена. Для пущего эффекта, что ли? И вопрос «пил или не пил?» стал главным при разборе моего курсового сценария на экзамене по мастерству.
Как можно пить и одновременно не пить? Этот парадокс – эту, без преувеличения сказать, апорию Зенона! – и пытались разрешить мои мастера и сценарист Аркадий Инин. Буй в это время сидел среди остальных студентов нашей группы и помалкивал, – он уже все сказал, когда поставил свою трусливую подпись под тем дурацким протоколом.
– Скажи честно, Сережа, было распитие или нет? – снисходительно улыбаясь, в который раз спрашивала меня Люся. – Мы тут все свои. Никто тебя осуждать не собирается.
– Не было этого, – в который раз отвечал я.
– Но Витя же подписал. Как же так?
– Это его личное дело, – стоял я на своем. – Я отвечаю за себя. Не было никакого распития.
Завершил весь этот дискурс Аркадий Инин.
– Вот так всегда и говори! – сказал он со смешком. – Даже если тебя застукает жена на другой женщине. Не было этого! По-моему, тут все ясно. Правда, Людмила Александровна?
Мне показалось, Люся на меня обиделась.
– Правда, – согласилась она с усмешкой, и экзамен продолжился.
Еще бы не правда!
Дело была так: мы с Буём взяли в магазине пару 50-граммовых пузырьков коньяку, пришли в пельменную и «затарились» пельменями и парой кружек пива. Опорожненные пузырьки мы поставили в пустые кружки, которые уборщица тут же унесла на мойку, – кружек всегда не хватает. А потом к нам подвалили эти два придурка в штатском, предъявили свои «ксивы» и затеяли составлять протокол. Оказывается, они стояли за соседним столиком и наблюдали. Я им сказал, что я их в упор не видел, а Буй начал «жевать сопли» и, в конце концов, подписал бумагу. А я не стал. Они сказали:
– Ну и ладно, телега тебе все равно обеспечена…
Постскриптум для современной молодежи: в те незабвенные времена было не принято использовать записи с камер видеонаблюдения для доказательства или фиксировать нарушения антиалкогольного закона на мобильный телефон. Не было тогда в пельменных ни камер, ни мобильников. Зато теперь есть и камеры, и мобильники, но нет таких антиалкогольных законов и таких пельменных.
Вот и всё.
Такие времена.
А в остальном – без комментариев.