Автобиография Лемми Килмистера

Килмистер Лемми

У Саджи была огромная кровать в его спальне, а Нод спал на раскладушке в нескольких футах от него.

— Ты знаешь, что я делаю сейчас, Ноддер? — спрашивал Саджи.

— Нет, Садж.

— Я вытянулся, а мои руки даже не достают до края кровати, настолько она большая. А ты на этой раскладушке.

— Да, знаю.

— Говори «сэр», когда разговариваешь со мной!

— Да, сэр, я знаю!

А по утрам Саджи щёлкал пальцами, и Нод уже со сковородкой, готовит ему завтрак. Вот такой вид латентного гомосексуализма. Они не трахали друг друга, потому что Саджи спал с подружкой, помнится, её звали Джейн. И Ноддер тоже спал с девчонками. Так что вряд ли они на самом деле думали об этом. Это

было, надо полагать, на подсознательном уровне.

Однажды Ноддер вел нашу машину на студенческий вечер в Дуглас, на острове Мэн — большой фургон, с золотым крестом на крыше, весь исписанный губной помадой, вроде «я люблю длинноволосых мужчин». Это тогда была фишка — помада на фургоне; чем больше исписан, тем круче была группа, — обычные, в общем, понты. И вот Саджи обводит нас взглядом:

— Думаю, ребята, вы даже не представляете себе, как Ноддер мне предан, — говорит он.

— Представляем, — отвечаем мы ему.

— Нет, не представляете. Ноддер, останови фургон.

Ноддер останавливает фургон.

— Выходите все, — объявляет Садж.

Мы выходим из задней двери фургона. Саджи захлопывает дверь и говорит Ноду:

— Ноддер, въезжай прямо в это окно, — и указывает на огромную витрину магазина свадебных товаров, со множеством выставленных в ней платьев.

— Есть, сэр.

Гром, звон, лязг!!! Прямо в витрину! Весь наш фургон был покрыт свадебными платьями!

Парни в Vicars были со странностями, но я хорошо провел время, играя с ними. Мы гастролировали по всему северу Англии, и производили фурор везде, где выступали. И я всегда делал трюк с фортепьяно. Часто там, где мы играли, имелся рояль, обычно белый, я прыгал из глубины сцены на его крышку и съезжал по ней к толпе. Мы были адской группой, громкой и дикой, что-то вроде Who, только с длинными волосами. Однако у нас никогда не было собственного материала. Мы играли одни каверы, вроде «Тощей Минни» Билла Хэйли, или Бич Бойс (Beach Boys). Ещё играли «Здесь и сейчас», из альбома Pet Sounds, который был довольно популярен тогда.

Наши выступления были похожи на номера кабаре. С басиста Пита, игравшего ещё до Моггси, во время концерта сваливались штаны, и он оставался в огромных цветастых трусах. В Англии любят такие приколы. Так вот Пит стоял там в своих трусах, а я бил его в лицо тортом с заварным кремом. Я шел к толпе с тортом в руке и кричал: «Уделать его? Уделать?». А они кричали: «Да-а-а-а-а! Давай!» — они же другого не захотят, не так ли? Ведь, само собой, ничего нет на свете смешнее, чем парень, получающий тортом в лицо. Каждый вечер — бац! Пит весь в торте, все веселятся, мы заканчиваем песню и пакуемся. Роуди делали торт из муки и воды, укладывали на картонную тарелку, и каждый вечер ставили позади усилителя. Я никогда заранее не проверял это. И вот однажды я схватил было торт, а он возьми да окажись в оловянной тарелке — тяжеленной оловянной тарелке, вроде тех, что когда-то использовались в армии. Я останавливаюсь, и — к Саджи: «Это оловянная тарелка!»

— Бей его! — шипит он.

— Ты сдурел? Она же металлическая! Ты посмотри!

— Делай, что говорят! Бей его!

— Ну ладно.

И вот я двинулся к Питу и — хрясь! «…Твою мать!» услышали все его приглушенный вопль. Я сломал ему нос в двух местах! И повсюду кровь и сопли. Подростки решили, что это восхитительно, так и было задумано. Так что мы в Rocking Vicars весельчаки были ещё те.

У нас был жуткий менеджер, еврей Джек Венет (Jack Venet), торговец посудой. Он имел оптовый магазин в Солфорде, к северу от Манчестера, недалеко от еврейского местечка Читэм-Хилл. Он там устроил нам квартиру, и все евреи страстно ненавидели нас, потому что мы валялись на лужайке на полотенцах с нашими подружками,

которые полировали наши ногти и расчёсывали нам волосы, в то время, как эти ортодоксы тащились мимо, пялились на девок и матерились про себя. Очень они нас не любили. Неправильную, понимаешь, жизнь мы вели. Но убить нас всё-таки не убили, потому что были людьми тактичными, по крайней мере большинство из них. Конечно, были там и активисты, так и мечтавшие доставить нам всяческие неприятности, но разве не в каждой нации есть деятели, кто за идею или из политических убеждений готов уничтожить кого угодно? Мы тоже были не подарки, доложу вам, так что пошли они на хрен.

Так вот, была у нас там хорошая, большая квартира в Читэм-Хилл, и, пока мы там жили, влюбился я во французскую девочку. Она была прелестной, я был сражен наповал. Её звали Энн-Мэри. Она была похожа на Брижитт Бардо. Она была дочерью дантиста из-под Лиможа, и потом приехала на каникулы ко мне домой в Уэльс. Через два дня я оставил ее одну, а сам уехал с парнями. Не знаю, зачем я сделал это. Наверное, она была не та. Я никогда не находил ту самую. Несколько лет спустя я подумал, что нашел, но она умерла. И теперь навсегда останется той самой, потому что у неё так и не будет шанса доказать обратное.

Когда я был в Rocking Vicars, случилась и моя следующая неумышленная попытка покончить с вольной жизнью. Были две девушки, которые пели в группе, гастролировавшей по американским авиабазам в Европе. Я забыл, как называлась их группа — то ли Rock Girls, то ли Rock Birds (Рок-птицы), то ли какой-то вид птиц (вокруг Ливерпуля тогда сплошь были «птицы»). Так или иначе, Трейси и ее подруга часто заходили в гости. На самом деле я запал на её подругу, но та выбрала Гарри. Трейси тоже была симпатичная, с большой грудью, так что я был весьма не прочь. Обе они снова приехали к нам на квартиру в Манчестере и остались на уикенд. И после этого они приезжали и гостили у нас время от времени. И однажды около шести утра Трейси возникла у нас дома и разбудила меня.

— Я беременна, — сказала она, стоя у моей кровати.

— А? Что? Беременна? — спросонок пролепетал я. В смысле, кто может сообразить что-либо в шесть утра?

Она восприняла как ужасное оскорбление то, что я был невнимателен и немедленно не вскочил.

— Ах так?! — воскликнула она и вышла.

Вот так это было. Она ушла и родила ребенка, Пола, и вырастила его самостоятельно. Я увидел его, когда ему было лет шесть. Я пришел на Эрлс Корт Роуд, чтобы купить немного кокаина у одних бразильцев. Мы все ждали человека, а я был на кухне, делал тосты. И вошёл маленький белокурый мальчик.

— Вы — мой папа, — сказал он мне. — Мамочка в другой комнате.

Я вошел туда, и, действительно, это была Трейси. Я знаю, почему там был я, но как, чёрт возьми, там оказалась она? Я так никогда и не узнаю. Так что я купил ей холодильник, которого у неё не было. Тащил его к ней четыре лестничных пролёта. Мы с парнем, помогавшим мне, чуть не сдохли тогда.

Так вот, этот мальчик был замечательным ребенком. И есть, конечно. Я помню, однажды он пришёл повидать меня. В то время ему было примерно двадцать три.

— Папа?

— Да?

— У меня проблема.

— Сколько это стоит, Пол?

— Это домовладелец, папа.

— Сколько это стоит, Пол?

— Он сказал, что выбросит нас на улицу со всем нашим барахлом, и хочет забрать мою гитару.

— Сколько-Это-Стоит-Пол?

— Ну, довольно много.

— Чёрт возьми. Сколько это стоит?

— Двести фунтов.

Так что я дал ему эти двести фунтов, и он ушел. На следующий день я увидел этого маленького засранца в подержанном Линкольн-Континентале. Он, не торопясь, проезжал мимо дома: «Ну-ка, взгляни на мою новую тачку!»