Автобиография. Записки добробольца
Шрифт:
Командирован в 1-ю Петергофскую школу прапорщиков для прохождения курса февраля 11
Прибыл в школу и зачислен во 2-ю роту юнкером февраля 17
Переведен из 2-го в 1-й
Разряд по поведению
Июня 15
Произведен в войсковые унтер-офицеры июня 15
Центральный Государственный военно-исторический архив, фонд 409, опись I, дело 259999.
ЗАПИСКИ ДОБРОВОЛЬЦА
ОКТЯБРЬ (1917 г.)
Это было утром 26 октября. Помню, как нехотя я, садясь за чай, развернул «Русские Ведомости» или «Русское Слово», [6] не ожидая, после провала Корниловского выступления, ничего доброго. [7]
На первой странице бросилась в глаза напечатанная жирным шрифтом строчка:
5
М. Ю. Лермонтова «Бородино»
6
Ежедневные газеты, выходившие в Москве
7
Выступление войск под командованием Верховного главнокомандующего генерала Л.Г. Корнилова (25 августа 1917 г.). После подавления выступления Л.Г. Корнилов и другие видные военачальники — генералы А.И. Деникин, А.С. Лукомский, С.Л. Марков, И.Г. Эрдели и др. — были арестованы Временным правительством и заключены в тюрьму
— Переворот в Петрограде. Арест членов Временного правительства. Бои на улицах города.
Кровь бросилась в голову. То, что должно было произойти со дня на день, и мысль о чем так старательно отгонялась всеми — свершилось.
Предупредив сестру (жена в это время находилась в Крыму), я быстро оделся, захватил в боковой карман шинели револьвер Ивер и Джонсон и полетел в полк, где, конечно, должны были собраться офицеры, чтобы сговориться о ближайших действиях. [8]
8
После окончания 1-й Петергофской школы прапорщиков, С.Я.Эфрон был зачислен в 10-ю роту 56-го пехотного запасного полка Московского Военного Округа, дислоцированного в Москве: в Кремле и в Покровских казармах (Покровский бульвар).
Я знал наверное, что Москва без борьбы большевикам не достанется. Наступил час, когда должны были выступить с одной стороны большевики, а с другой — все действенное, могущее оказать им сопротивление. Я недооценивал сил большевиков, и их поражение казалось мне несомненным.
Мальчишеский задор, соединенный с долго накапливаемой и сдерживаемой энергией, давали себя чувствовать так сильно, что я не мог побороть лихорадочной дрожи.
Ехать в полк надо было к Покровским воротам трамваем. Газетчики поминутно вскакивали в вагон, выкрикивая страшную весть. Газеты рвались нарасхват. С жадностью всматривался я в лица, стараясь прочесть в них, как встречается москвичами полученное известие. Замечалось лишь скрытое волнение. Обычно столь легко выявляющие свои чувства — москвичи на этот раз как бы боялись выказать то или иное отношение к случившемуся. В вагоне царило молчание, нарушаемое лишь шелестом перелистываемых газет.
Я не выдержал. Нарочно вынул из кармана газету, сделал вид, что впервые читаю ее и, пробежав несколько строчек, проговорил громче, чем собирался:
— Посмотрим. Москва — не Петроград. То, что легко было в Петрограде, на том в Москве сломают зубы.
Сидящий против меня господин улыбнулся и тихо ответил:
— Дай Бог!
Остальные пассажиры хранили молчание. Молчание не иначе мыслящих, а просто не желающих
Знаменательность этого молчания я оценил лишь впоследствии.
Мрачное старое здание Покровских казарм. Перед казармами небольшой плац. Обычный будничный вид. Марширующие шеренги и взводы. Окрики и зычные слова команды.
— Взво-о-од кру-у-гом! На пра-а во! «Голову выше!», «Ноги не слышу!» и т. д. Будто бы ничего и не случилось. В то время как почти наверное уже завтра Москва будет содрогаться от выстрелов.
Прохожу в свою десятую роту. По коридорам подметают уборщики. Проходящие солдаты отдают честь. При моем появлении в роте раздается полагающаяся команда. Здороваюсь. Отвечают дружно. Подбегает с рапортом дежурный по роте.
Подходит фельдфебель — хитрый хохол Марченко.
— Как дела, Марченко? Все благополучно?
— Так точно, г-н прапорщик. Происшествий никаких не случилось. Все слава Богу.
По уклончивости взгляда и многозначительности интонации — вижу, что он все знает.
— Из г-под офицеров никто не приходил?
— Всех, г-н прапорщик, в собрании найдете. Туда всех созвали.
Оглядываю солдат. Ничего подозрительного не замечаю и направляюсь в офицерское собрание.
В небольшом помещении собрания — давка. С большим трудом протискиваюсь в середину. По лицам вижу, что настроены сдержанно, но решительно. Собрание протекает напряженно, но в полном порядке. Это скорее частное совещание. Командиры батальонов сообщают, что по батальонам тихо, и никаких выступлений ожидать не приходится. Кто-то из офицеров спрашивает, приглашен ли командир полка. [9] Его ждут с минуты на минуту. До его прихода офицеры разбиваются на группы и делятся своими мыслями о случившемся. Большинство наивно уверено в успехе несуществующих антибольшевицких сил.
9
К-р полка обычно на собрании офицеров не присутствует. (Прим. автора).
— Вы подсчитайте только, — кипятится молодой прапорщик, — в нашем полку триста офицеров, а всего в Московском гарнизоне тысяч до двадцати. Ведь это же громадная сила! Я не беру в счет военных училищ и школ прапорщиков. С одними юнкерами можно всех большевиков из Москвы изгнать.
— А после что? — спрашивает старый капитан Ф.
— Как, после что? — возмущается прапорщик. — Да ведь Москва-то, это — все. Мы установим связь с казаками, а через несколько дней вся Россия в наших руках.
— Вы говорите, как ребенок, — начинает сердиться капитан. — Сейчас в Совете Раб. Деп. идет работа по подготовке переворота, и я уверен, что такая же работа идет и в нашем полку. А что мы делаем? Болтаем, болтаем и болтаем. Керенщина проклятая! — и он, с раздражением отмахнувшись, отходит в сторону.
В это время раздается возглас одного из к-ров батальонов: «Господа офицеры». — Все встают. В собрание торопливо входит в сопровождении адъютанта [10] (впоследствии одного из первых перешедшего к большевикам) командир полка. [11]
Маленький, подвижный и легкий, как на крыльях, с подергивающимся после контузии лицом, с черной повязкой на выбитом глазу, с белым крестиком на груди. Обводит нас пытливым и встревоженным взглядом своего единственного глаза. Мы чувствуем, что он принес нам недобрые вести. — Простите, господа, что заставил себя ждать, — начинает он при наступившей мертвой тишине. — Но вина в этом не моя, а кто виноват — вы сами узнаете.
10
Прапорщик А. И. Сцислицкий.
11
Пекарский Александр Павлович