Автобиография
Шрифт:
В нью-йоркской клинике Леннокс-Хилл после инсульта, 1971 г.
Я попал в клинику в понедельник вечером, почти закончив свои сорок пять страниц. Врачи работали очень быстро и были необыкновенно внимательны. Один молодой врач, который первым осмотрел меня, когда ко мне вернулась речь и силы, сказал: «Мы собираемся взять спинно-мозговую пункцию». Я помнил, как Джун, которая разбиралась в анатомии (меня всегда поражало, что она знает, где находятся все внутренности человека, в то время как я не имею ни малейшего представления об этом),
Главный врач пришел ко мне посреди ночи и сказал: «Я собираюсь позвонить вашей жене, она должна немедленно приехать в Нью-Йорк». Разумеется, в то время я не имел представления, что находился в «критической фазе». Лишь гораздо позднее я узнал, что в следующие три дня решалось, буду ли я жить или умру. Врачи опасались, что из моего жутко увеличенного сердца вылетит еще один кровяной сгусток, который точно убьет меня.
Мне на всякий случай показали специальное действие, которое нужно было выполнить с помощью большого или среднего пальца. В тот момент, когда кончики пальцев начнут неметь или я почувствую еще что-нибудь неладное, нужно было звонить немедленно в звонок рядом с кроватью. Поэтому я всю ночь трогал кончики пальцев, когда просыпался. Доктор узнал номер нашего телефона в Париже, позвонил туда и сказал: «Миссис Ньютон, вы должны немедленно прилететь в Нью-Йорк, чтобы быть рядом с вашим мужем». Я попросил его передать мне трубку и сказал: «Привет, дорогая! Мне стало гораздо лучше. Думаю, тебе не нужно приезжать, и в любом случае у тебя нет американской визы». Я знал, что Джун ничего не смыслит в таких вещах, как визы, продление загранпаспортов и так далее. Она прилетит в Нью-Йорк, и ее не выпустят из аэропорта. Но врач выхватил у меня трубку и сказал: «Миссис Ньютон, я абсолютно уверен, что вы должны сесть на следующий самолет до Нью-Йорка и быть рядом с вашим мужем». Еще он сообщил Джун, что я перенес очень тяжелый инсульт.
Впоследствии Джун сказала мне, что она позвонила Сьюзен Трейн из офиса американского «Vogue» в Париже, и Сьюзен подняла всех на ноги, чтобы достать ей визу за выходные дни. Благодаря ее усилиям консульство открыли утром в субботу, а вечером того же дня Джун уже села на самолет. Она прилетела в воскресенье утром и сразу же отправилась ко мне. Когда наступил вечер, она поехала в мой номер в отеле «Блэкстон» на другом конце города. Ей каждый день приходилось ездить туда и обратно на автобусе.
Когда она не появлялась в моей палате в часы для посещения, я капризно закатывал сцены и спрашивал «где ее черти носят» и «чем она занимается». Кажется, она подружилась с женщиной, которая тоже посещала своего мужа в клинике, и они вместе пили кофе или ходили по магазинам.
Я очень эгоистичный человек. В любой ситуации я прежде всего думаю о себе. Когда Джун приехала из Парижа, врач привел ее в палату и сказал мне: «Вот ваше сокровище». — «Ха! — сказал я. — Это я сам мое сокровище!» — и указал на себя. Это все было абсолютно искренне, и Джун никогда не забывала тот эпизод.
Сотрудники журнала были чрезвычайно внимательны ко мне. Грейс Мирабелла, главный редактор американского «Vogue», приезжала в клинику, где я, упиваясь своим эгоизмом, сказал ей: «Это все из-за вас и из-за ваших сорока пяти страниц!» Джун сказала, что это выглядело ужасно, но она хорошо знает, на что я способен. Грейс простила меня. Впоследствии она приезжала очень часто. Ирвинг Пенн предложил доделать за меня оставшиеся несколько страниц, но Алекс решил, что и сама Джун может сделать их. Ей очень понравилась эта идея, и она доработала огромную статью, опубликованную в двух или трех выпусках американского
В то время я дружил с Эльзой Перетти, дизайнером ювелирных украшений торгового дома «Тиффани», которая ежедневно посещала меня и приносила забавные подарки. Она была поразительной красавицей, высокой, с восхитительно хриплым итальянским голосом, капризной и своевольной. Я часто фотографировал ее как в костюме кролика для «Плейбоя», так и обнаженную. Будучи добрым другом, я не позаботился спросить у нее разрешения на публикацию снимков. Она разрешила мне опубликовать ее портрет в наряде кролика, но сказала: «Что касается обнаженной натуры, Хельмут, тебе придется подождать, пока жив мой отец». Что ж, он уже давно умер. Так или иначе, это было уроком для меня: нужно спрашивать разрешение на публикацию даже у лучших друзей.
Компания оплатила больничный счет. Мистер Ньюхаус, владелец «Conde Nast», был невероятно щедр и очень обходителен.
Эльза Перетти, 1975 г.
Если вам приходится работать в журнальной корпорации, думаю, нигде не может быть лучше, чем в «Conde Nast». Это действительно щедрые и великодушные люди во многих отношениях.
Мне так не терпелось выбраться из проклятой клиники и вернуться к тому, что я считал нормальной жизнью, что каждый раз на выходные (когда все врачи прекращали работать и уезжали из Нью-Йорка) я лежал на больничной койке и громко причитал, обращаясь к Джун и всем остальным, кто мог меня слышать: «Где эти бездельники? Почему они не лечат меня? Я не хочу лежать здесь по выходным, я хочу как можно скорее убраться отсюда! Им платят достаточно, чтобы они работали сверхурочно...»
Через две недели меня выпустили на Рождество. Мы нашли пристанище в отеле «Волней», в нескольких кварталах от клиники. Я никогда не забуду, как мы с Джун шли по морозным нью-йоркским улицам, залитым чудесным солнечным светом. Мне было очень холодно, несмотря на то, что я был закутан с головы до ног. Я не решился в тот момент идти без посторонней помощи. Потом, в один прекрасный день, я набрался мужества и, выйдя на улицу, сказал, опираясь на руку Джун: «Послушай, ты постой на углу и позволь мне самостоятельно перейти улицу». Это было еще одно впечатление, которое я вряд ли забуду.
Однажды я позвонил Грейс Мирабелле и сказал: «Слушай, Грейс, я знаю, что еще не вполне поправился, — это означало, что я едва мог стоять на ногах и был слабым, как котенок, — но мне хотелось бы немного пофотографировать в моем номере».
Джун в отеле "Волней" в Нью-Йорке, 1971 г.
В номер пригласили двух девушек, работавших моделями, — Маргарет Рамм и Вивьен Фауни, — а из редакции прислали кое-какое дамское белье. Я едва мог удержать свою маленькую 35-миллиметровую камеру, но у меня был ассистент и пятисотваттная осветительная лампа, и я начал снимать. Это было долгое и утомительное занятие. Думаю, я делал один нормальный снимок за полдня, потом отдыхал и до вечера успевал сделать еще один снимок. Но эта серия фотографий дамского белья с большим успехом прошла в американском «Vogue».
В январе 1972 года мне пришлось вернуться в клинику Лен-нокс-Хилл для катетеризации сосудов сердца. Там я познакомился с Саймоном Стертцером, врачом, который проводил операцию. С этого дня мы стали друзьями.
Когда меня выкатили из операционной после катетеризации, я сжимал в руках свою маленькую автоматическую «Минолту». Медсестры, катившие тележку, прошли мимо Джун, которая ждала в коридоре, и она услышала, как одна спросила другую: «Что за штуку он держит в руке?» — «Фотокамеру». — «Что он собирается с ней делать?» — «Думает, что сможет сфотографировать себя».