Автомат, стрелявший в лица
Шрифт:
– А ты надолго?
– Пока не выгонят.
– Ха-ха-ха, – звонко рассмеялся Генри. – Хорошо ты шутишь… хорошо.
– Рассказывай, как у тебя дела.
– У меня все хорошо. И врачи говорят, что у меня все хорошо. Здесь у всех все хорошо. А еще меня пригласили на свадьбу.
– Правда? – присаживаясь на стул, искренне удивился Марк. – И кто же?
– Лиза из соседней палаты. Она выходит замуж за парня из двести седьмой.
– А персонал в курсе?
– Кто?
– Врачи в курсе?
– Нет, их решили не приглашать, иначе они испортят нам весь праздник. И не выйдет
– Это уж точно.
– У нас будут торты, сладости и вкусные напитки. Жаль, что тебя не пригласили на свадьбу.
– Ничего страшного. Главное, ты повеселись, – хлопнув брата по плечу, улыбнулся Марк. Уж лучше мир иллюзий, нежели мир суровой реальности, подумал он, вспомнив слова врача про аккуратный подход к обнажению истинного положения дел.
– А ты там у себя веселишься? – поинтересовался Генри.
– Стараюсь.
– А бабулю навещаешь?
– Нет.
– Почему?
– Не хочу выслушивать ее глупости.
– Какие?
– Да самые разные… преимущественно те, которые она услышала по телевизору.
– Нехорошо.
– Что именно?
– Что бабулю не навещаешь. Как я ей «привет» тогда передам, если ты к ней не заходишь? – огорчился Генри, и улыбка с его лица исчезла.
– Ладно, как-нибудь на днях я к ней обязательно загляну и передам твой «привет», – успокоил брата Марк.
– Обещаешь?
– Обещаю.
– Точно?
– Точно-точно.
– Хорошо… очень хорошо, – и сразу повеселев, Генри вдруг сполз на пол, встал на четвереньки и с головой залез в тумбочку, стоявшую у кровати, откуда очень скоро выбрался с целой охапкой мятых бумажных листов. – Хочешь посмотреть мои рисунки?
– Конечно! – откликнулся Марк.
– Вот, – и Генри протянул первый рисунок, на котором он изобразил большой ровный прямоугольник, закрашенный красным цветом. – Это машина горит.
– Машина? – неуверенно переспросил Марк.
– Ага, мне она во сне приснилась… вот еще, – и перед лицом Марка оказался второй бумажный лист, на котором был начертан овал, перечеркнутый множеством тонкий линий.
– И что означает рисунок?
– Овал – это я. А лини – черви, и они меня едят, потому что я умер.
– Такое лучше не рисовать.
– Почему?
– Плохой рисунок… то есть ты его хорошо исполнил, но в нем заключена негативная энергетика. Понимаешь?
– Не очень…
– Ну, вот почему ты решил нарисовать себя мертвым?
– Мне это тоже приснилось… что я лежу в земле, и по мне ползают черви. Много червей. И так щекотно от них стало, что я даже проснулся.
– Понятно… а вот тут ты что изобразил? – Марк показал на четыре круга, над одним из которых стоял крестик.
– Нашу семью. Папа ведь умер… и это нехорошо.
Больше Марк ничего уточнять не стал.
«Удивительно… и все же он позабыл о дне аварии. Какое счастье, что он сумел-таки забыть тот злополучный день».
– Приемный час окончен, – объявила медсестра, прошедшая по коридору, так что Марк вздрогнул, и мысль его тут же улетучилась.
– Вот меня и выгоняют.
– Ха-ха-ха! Я так не умею шутить, как ты, – снова рассмеялся Генри и, завидев, что брат действительно засобирался, добавил, – подожди!
– Что такое?
– Я
– Обязательно.
– Спасибо, – широко улыбнулся Генри.
– Ну, я пошел. Пока, братишка.
– Пока, Марк. Ты ко мне еще придешь?
– Конечно. Ведь у меня больше никого нет кроме тебя.
– И привет бабуле не забудь передать.
– Само собой.
7
Почти всю ночь Марка мучили кошмары. Одни жуткие образы, возникавшие в его сознании, сменялись другими, не давая никакого отдыха. Одни хищные мысли, вгрызавшиеся ему в голову, чередовались с другими, не давая никакой передышки. Ему против собственной же воли приходилось считаться с ними, ведь как можно не принять во внимание то, что насильно влезло в твою черепушку и во всю мочь заявило там о себе. В голове стоял шум, гул, и то и дело вспыхивали яркие картинки.
Сперва Марк увидел горящий автомобиль, затем разглядел мать, зажатую внутри машины. Языки жаркого пламени съедали ее тело, и он никак не мог ей помочь. От бессилия он почти что заплакал. Очень скоро автомобиль сгорел, превратившись в сплошные черные угли. Где-то среди них остались и угольки его матери. Не желая больше наблюдать данную картину, Марк зажмурился. Зажмурился, не понимая того, что пребывает во сне, и вдруг услышал шаги. К пепелищу подошел какой-то человек. Это был Генри. По рукам брата, лицу и одежде ползали черви. Даже в его густых волосах эти отвратительные создания умудрились обустроить себе жилище – там они кишмя кишели. Марк снова закрыл глаза и, что было сил, постарался прогнать жуткий образ. Вот Генри распылился на миллиард частиц, черви растворились вслед за ним, а пепел разнес ветер, и в сознании наконец образовалась умиротворяющая пустота. Но не бывает так, чтобы на пустое место не приползла какая-нибудь новая скверная мыслишка. Марк всем своим существом силился не допустить возникновения нового кошмарного образа, и, тем не менее, в темноте уже вырисовывались мрачные трубы металлургического завода, на котором когда-то трудился его отец. Сам папа, худой, высохший и бледный, успел появиться лишь на секунду, и на него тут же обрушился гигантский мощный кулак Толстяка, непонятно откуда здесь взявшегося. Толстяк смеялся и курил толстую сигару. Его толстые щеки тряслись от смеха, и сам он трясся, как ослизлый студень. Не пришлось долго ждать, как вокруг него собрались и остальные. Старик. Брюнетка. Мрачный Человек. Даже Девчонка забралась в это сновидение… и тут Марк услышал батарейный звон.
Он тут же проснулся, подскочил в своей кровати и осмотрелся кругом. В комнате стояла гробовая тишина. За окном лил дождь.
– Что, Камешек, тоже не спится? Тоже мучают кошмары? – спросил Марк, посмотрев на Камень, едва заметный в темноте. – И снова дождь, – вздохнул он, переведя взгляд на окно. – Когда это уже наконец прекратится, не знаешь? Если никогда, то уж лучше пускай наша планета поскорее сгорит в ядерном пламени. Невыносимо жить, когда с неба бесконечно льет, как из ведра. Невыносимо жить, когда… – и не успел Марк завершить начатую мысль, как ее вдруг зажевало, и она заела на одном моменте.