Автонизм
Шрифт:
– Ты занят сегодня? Хочу опробовать, чё-как…
Максим ответил Ефиму прищуром. Тот не поддавался, давил:
– Вдруг ехать завтра куда, надо разобраться.
– Если быстро. В десять мне надо быть на «Троллейной».
– Будешь, понял. Ты шоколад-то ешь.
– Не хочу.
– Ну хрен… Пошли тогда.
В гараже Максим снова снял олимпийку и сумку, протянул их Ефиму:
– Возьмите с собой.
Тот спешно взял вещи, поторопил. Максим снова лёг на чумазый, едко пахнущий прямоугольник
И почти сразу же на лицо закапало: тяжёлые капли дождя задолбили по лбу и губам. Максим очнулся лежащим на тротуаре под золотящейся вывеской «Ломбард». Сверху рушился ливень, под спиной текла ледяная река стока.
Он тяжело перевернулся на бок, кашлянул, из лёгких вышел дымный плотный воздух.
– Давай, вставай, – потащил Ефим вверх за плечо.
– Ты курил? – Максим откашливался и еле стоял на ногах.
– У тебя ничего не работает, в курсе?! – орал Ефим. – Где подогрев сидений, где мультиэкран?
– Магнитка работает, – прошептал Максим.
– Да на хрена мне магнитола твоя!
– Ты курил?!
– Там даже свет через раз в салоне…
Максим согнулся пополам, его вырвало. Ефим продолжал орать:
– …мне тачка, которая ползает меньше сотки, а сиденье, как в дачном толчке…
– Во мне нельзя курить, у меня аллергия!
Дождь сыпал и сыпал. Максим стоял согнувшись, чтобы не заливало лицо, и пытался отдышаться. Внутри клубились горечь и сладость одновременно, рот постоянно наполнялся слюной, Максим сплёвывал.
Он не сразу заметил, что улица мало похожа на «Троллейную».
– Эй! Эй-й! – разогнулся он. – Мы в каком районе? Который час?
На улице торчало два дома-барака, она упиралась в забор стройки, пахло полынью и затхлой озёрной водой. Тут Максим заметил, что у Ефима в руках только его лимонная «бананка». Он рывком забрал её:
– Хорошо, что у меня ключи здесь, а не в олимпийке. Пустоголовый.
Максим открыл сумку и проверил: связка ключей была на месте. Ефим отёр лицо от влаги:
– Загулялся слегонца, чё.
– Денег дай на такси, чё.
Ефим не стал спорить, достал, похмыкивая, пятисотку:
– Виноват, товарищ машина.
От него шёл сладкий пивной аромат. Когда раскрывал рот – сильнее. Максим забрал пятисотку, развернулся и пошёл в сторону перекрёстка.
– Папку надо читать, урод, – шипел он, набирая адрес в приложении. – Час ночи!
Когда подъехало такси, Ефима на улице не было. Максим сел на заднее сиденье, сгорбился, сдвинул дрожащие плечи и почти всю дорогу смотрел в одну точку.
***
Утром Ефим встретил его простецким «прости» и протянул олимпийку.
Максим
– Ещё раз я проснусь с дымом внутри…
Ефим заулыбался:
– Не. Всё. Не будет.
Максим смотрел хищно:
–…я тебя блевотиной умою!
Улыбка Ефима прокисла:
– Иди в жопу.
– Сам иди.
– Скажи спасибо, что я презики в тебе не забыл.
Максим офонарел. Он почувствовал, как по затылку и шее течёт холодная колючая волна. В глазах Ефима, сейчас особо похожих на глаза мопса, не было ни раскаяния, ни стыда. Максим встал и направился к двери.
– Э, ты куда эт? – Ефим остановил его, перегородив выход. Максим долго набирал воздуха, а затем выдавил тихо:
– Забытый предмет стоит автонизму жизни. А если б я рипнулся?
– Я же сказал. Всё. Не будет больше.
И снова ни в голосе, ни в глазах его не было глубины. Максим почувствовал себя в западне.
– Где твой предыдущий автонизм? – спросил он. Ефим метнулся к вешалке-пальме и стащил куртку:
– Всё будет нормально, увидишь. Поехали по адресу. Пожалуйста. Нас ждут.
– Я не хочу с тобой работать.
– А больше не с кем, – запросто ответил Ефим.
Платформа № 12 внезапно оказалась отмытой. Пусть не до блеска, но до родного матового цвета металла. Максим остановился перед ней в недоумении, провёл ладонью по волосам. Ефим не торопил, просто ждал возле кнопки обращения, молча перебирал документы, выуженные из кармана.
– Ладно, – выдохнул Максим. Он повыше застегнул олимпийку, которую теперь можно было не снимать, потом протянул Ефиму бананку. – Не забудь, пожалуйста.
Пахла платформа теперь свежо и пронзительно – металлом. Максим просунул руку в паз и отметил, что внутри он тоже начищен. Тут же сработала дуга. Темнота стояла перед глазами секунды четыре, простреливала цветными бликами и дрожала. Затем рассеялась.
Максим очнулся на платформе маленькой СТО. Где-то работал пневмоключ, слышались стук и звуки шиномонтажа. Пахло маслом и яблочной отдушкой.
– Пошли, поедим. – Ефим стоял рядом и расстёгивал ворот форменной рубашки.
Под его нависшим животом виднелась сумка-бананка.
На улице было удивительно солнечно, ветер приносил горечь листвы.
Прошли по сухому бурьяну в ворота небольшого оживлённого рыночка, а затем свернули в распахнутую дверь кафешки. Их встретил крепкий запах пива и смеси специй. Пространства было мало: три метра в одну сторону, два поперёк. Стены украшали простые обои в сине-голубой ромбик. С полки позади кассы хитро и гордо смотрели целых два портрета Сталина. Возле одного из портретов стояло потемневшее металлическое распятие.
– Какой-то тут тухлый вайб, – подытожил Максим, оглянувшись.