Автономное плавание
Шрифт:
– Подождите еще, Люся скоро придет. А то она будет огорчена.
– Вы так думаете?
Надежда Васильевна внимательно посмотрела на него и, сев на стул, взволнованно заговорила:
– Вы извините меня, Матвей. Я знаю, что мне не следует вмешиваться. Но я мать и не могу об этом не думать. Мне кажется, что Люся вам нравится. Я вижу, что и вы ей тоже по душе. И я только об одном хочу вас попросить: если вы имеете серьезные намерения, пожалуйста, не торопитесь. Я вот вас еще не совсем знаю. Может
– А мне кажется, что я знаю ее всю жизнь, - признался Матвей.
– В молодости так говорят часто. Но, поверьте, вы еще не знаете жизни. Я не отговариваю вас, но хочу, чтобы вы не торопились, а получше узнали друг друга. Ваши родители где живут?
– У меня их нет.
Надежда Васильевна встала:
– Извините меня, если я вас обидела. Может быть, мне не следовало заводить этого разговора.
– Нет, почему же? Я вас понимаю.
– Спасибо. Больше мы никогда не будем об этом говорить.
Надежда Васильевна снова ушла к матери.
Матвей пытался читать, но никак не мог сосредоточиться. Он думал о том, что сказала Надежда Васильевна, потом долго не мог решить, что сказать Люсе о Соне и надо ли говорить вообще. Наконец ему удалось прочесть три или четыре стихотворения. Но тут он задремал - сказалась усталость: последние двое суток он почти не спал.
* * *
Люся открыла дверь своим ключом, на цыпочках прошла в комнату. И чуть не вскрикнула, увидев Матвея. Он спал полулежа, неловко свалившись на валик дивана. На полу валялась книга. Люся подняла ее, села на стул и стала разглядывать Матвея.
Он заметно похудел, лицо его осунулось, почернело. Наверное, он очень устал. И лежать ему неудобно. Люся осторожно расшнуровала и сняла с него ботинки. Матвей что-то пробормотал, но не проснулся.
И вдруг ей стало страшно. Она вспомнила об Алексее и подумала, что ведь и у Матвея служба опасная и с ним тоже может что-то случиться. И она поняла, что теперь всю жизнь будет тревожиться о нем, хотя, может быть, никогда не скажет ему об этом. Так тревожилась ее мать, когда отец уходил в море. Так, наверное, тревожатся все матери и жены моряков.
Потом она встала, тихонько вышла в кухню, вскипятила чайник. Стараясь не греметь посудой, не спеша накрыла на стол. Было уже семь часов. Наверное, Матвею надо вернуться на корабль к подъему флага. Придется его будить.
Она погладила Матвея по щеке. Он сразу открыл глаза, но долго еще смотрел на нее непонимающим взглядом. И только когда Люся ласково потрепала его по щеке, он понял, что это не сон. И сел, удивленно оглядывая комнату.
– Эх ты, засоня! - засмеялась Люся. - Вставай, а то опоздаешь на корабль.
Матвей вспомнил, как уснул. Увидел подушку, свои ботинки. Ему хотелось сказать
– Ты давно пришла?
– Нет, только что. Ты знаешь, с Алексеем плохо, - Люся села рядом с Матвеем и рассказала все, что знала о случившемся с Алексеем. Потом уткнулась Матвею в грудь и заплакала.
– Мне так жаль его. И Симу.
Он гладил ее волосы и неумело утешал:
– Ну, не плачь. Случилось не самое страшное, могло быть хуже.
Наконец она успокоилась, притихла. Матвей нагнулся и, поцеловав ее, прошептал:
– Люся... Люсенька...
– Не надо, Матвей, не надо ничего говорить.
А он все шептал:
– Я хочу говорить, потому что я люблю тебя. И ты мне скажи что-нибудь хорошее.
– Не умею я, Матвей. Все хорошие слова, какие я знаю, обесценены. Их слишком часто говорят. Другие. Другим. Я не хочу их говорить тебе.
– Жаль, - вздохнул Матвей. - А мне так хочется, чтобы ты мне сказала что-нибудь хорошее.
– Давай просто помолчим вдвоем. Мне хорошо с тобой молчать.
Он замолчал, хотя ему хотелось сейчас кричать оттого, что она рядом с ним, что он чувствует ее дыхание, запах ее волос. Вот она подняла голову, посмотрела ему в глаза и вдруг испуганно сказала:
– Не смотри на меня так!
Матвей хотел ее поцеловать, но она отстранилась:
– Никогда не смотри на меня так!
Он опустил руки и сказал:
– Странная ты.
– Может быть, - вздохнула Люся.
– Мне, кажется, пора идти, - сухо сказал Матвей и стал надевать ботинок.
Люся рассмеялась:
– Обиделся.
Она взъерошила ему волосы, потом нагнулась и поцеловала его, ловко увернулась от объятий и весело сказала:
– Давай-ка пить чай.
Матвей вздохнул:
– Трудно мне будет с тобой, Казакова.
– А ты передумай, пока не поздно. Насколько я понимаю, ты еще не сделал мне предложения.
– Разве? А мне казалось, что сделал. В таком случае официально заявляю, что претендую на вашу руку, а также и сердце.
– Трудно вам будет, Стрешнев, - вздохнула Люся.
– Что поделаешь, придется терпеливо нести свой крест. Хотя, насколько я понимаю, ты еще не дала согласия.
– Разве? А мне казалось, что я согласилась. Сделать официальное заявление?
– В письменной форме. Прием от двух до восьми.
– Сейчас половина восьмого.
– Я, кажется, опаздываю.
– Тогда торопись...
20
Поезд пришел в полдень. Ивана Широкова никто не встречал, он умышленно не послал телеграммы.
От станции до Рабочего поселка ходил автобус, но Иван не хотел, чтобы о его приезде узнали. Он подождал, пока автобус отъехал, и подошел к стоявшему у станции грузовику.