Автопортрет художника (сборник)
Шрифт:
Но я пришел побеждать.
Да они и сами себе выбора не оставили.
Это же они и научили меня побеждать.
ххх
Фитцджеральд, позер этакий, вышел в костюмчике.
Ладно, я вытер пот и кровь с торса, и пожал ему руку. Он сказал, не отпуская ее:
– Вы, молодой человек, полагаете, что у меня хер маленький?
–
– Вы все полагаете, – сказал он, – потому что Зельда, пизда такая, об этом только и твердила, и внушила мне, а Хэм, пиздобол старый, не удержался и написал…
– Нет, я так не думаю, – сказал я.
– Думаешь, – сказал он и добавил, – поэтому я твои мозги по стенке размажу, говнюк, понял?!
– Я вас понял, сэр, – сказал я.
Я не мог не быть нежным с человеком, написавшим «Ночь нежна». Но я победил и его. Он, как обычно, запутался на подходе к финалу, а я возьми, да и обойдись простотой, но не той, что от убогости, а настоящей великой простой одеяний Древнего Рима. Мой лаконизм превзошел лаконизм Хэма. И все это – напоминаю – с начинкой из кипящего сероводорода Миллера.
– Сэр, я правда думаю, что у вас большой, – сказал я, когда Фитц, стараясь не помять костюмчик, прилег на татами.
– Ну, у тебя, парнишка, еще больше, – сказал он ворчливо.
Он выглядел одиноким и несчастным. Как парень с дыркой в голове, плавающий в бесконечности на матраце посреди своего бассейна в роскошном доме у залива. В доме, не принесшем ему счастья.
Мне опять стало очень плохо, но это, как и раньше, не имело значения.
Из глубины зала на меня с интересом посматривали Гашек, Костер и какой-то немец, сбацавший «Нибелунгов». ..
– Вы, трое, – сказал я.
– Идите сюда все СРАЗУ, – сказал я.
И понял, что потерял чувство меры. Потому что здесь слов на ветер не бросают. Они поднялись все трое. Сразу. Что же. Я сам себе выбора не оставил.
Встал в защиту и принялся
ххх
Пыль от дороги забивалась в нос, так что я чихнул, прикрыв рот.
Отнял руку, а у дороги уже стоял «Мерс». Вчерашний попутчик. Парень и правда меня не обманул. Я сел в машину, положив на заднее сидение золоченную статуэтку.
– Вижу, ты чемпион, – сказал парень.
– Да уж, я постарался в этом году, – сказал я.
– А где твоя печатная машинка? – спросил он, уважительно глядя на мои перебинтованные руки, синяки на лице, и кровоподтек на виске.
– Пришла в негодность, – сказал я.
– Следи за дорогой, – сказал я.
– А то мало ли что, – сказал я.
– Всякие там аварии, – сказал я.
– Вот так-то вот, – сказал я.
Снова вспомнил Хэма и надолго замолчал. Водитель ждал. Я вытер слезящиеся от боли глаза и только тогда он спросил:
– Так как насчет моего предложения поехать в Сорренто?
– Крышевать проституток? – напомнил он.
– А свободное время там у меня будет? – спросил я. – Я же пишу еще иногда.
– Полно времени, – заверил он.
– Ладно, – сказал я, – позвоню жене уже из Сорренто.
– Разворачивайся, едем, – сказал я.
– Прямо отсюда? – сказал он.
– Прям сейчас? – сказал он.
– Так тебе нужен вышибала? – сказал я.
– Такой – да, – сказал он.
Развернул машину через двойную сплошную, и и мы поехали вслед за Солнцем, на Запад. Я поймал «Классик ФМ», включил радио погромче, и достал из рюкзака книгу. Ее автор в этом году пропустил турнир по семейным обстоятельствам.
«История сотворения мира в 11 с половиной главах»
Я начал читать.
Пора была начинать готовиться к следующему году.
КОНЕЦ
Владимир Лорченков, 2005—2009 гг.