Автопортрет, или Записки повешенного
Шрифт:
Я не нахожу, что Чечня – это регион с таким огромным запасом финансовых возможностей, что там столкнулись чьи-то финансовые интересы. Основной интерес, который там есть, – это интерес спецслужб и некоторых групп военных, для которых война стала просто уже образом жизни, в том числе и бизнесом. Войну очень легко начать и очень сложно закончить. И здесь я согласен с Ахмедом Закаевым, который однажды сказал: «Прерогатива начинать войну в Чечне и заканчивать войну в Чечне всегда принадлежала России». Поэтому дело, конечно, не в чеченцах, а в руководстве России, погрязшем в этой войне и думающем, что из войны будут дивиденды. Я же считаю, что эта война разваливает
Чечня взялась не вчера и не десять лет назад. Проблема Кавказа для России многовековая. Так что и здесь огромный опыт накоплен. Выводов много из этого опыта, но один – очевидный: ничего силой решить нельзя. Чеченцы среди остальных народов, населяющих Россию, имеют наиболее резкий национальный характер, и в силу этих специфически чеченских особенностей они были первыми, кто сдетонировал взрыв. Когда я, будучи заместителем секретаря Совета безопасности, вел переговоры с чеченцами, я заявлял: «Мы исходим из положения, что Чечня – составная часть России. Вы же считаете, что она уже не в России. Давайте думать, чего мы достигнем в рамках этих двух, казалось бы, исключающих друг друга представлений». Оказалось, что можно было достигнуть многого. Нужно было погасить этот конкретный конфликт, чтобы затем приступить к решению более общих, связанных с дезинтеграцией проблем. Ибо я по-прежнему считаю, что постсоветские территории могут быть объединены в единое экономическое и оборонное пространство.
Мне представлялось, что Чечня – черная дыра, угрожающая России, ставящая под сомнение ее целостность. И занимался я ею под руководством Ивана Петровича Рыбкина абсолютно рационально. И было это потрясающе интересно, поскольку впервые я понял, что политика – это не грязное дело, а ровно наоборот – сверхчистое. Почему мы лжем в жизни, и в политике в том числе? Потому что у нас не хватает аргументов обосновать свою позицию. Лжет слабый. С чеченцами я ни в чем не лукавил, не было двойного стандарта. Поэтому работа мне доставила потрясающее удовлетворение. Очень важно было, чтобы в Чечне ситуация стабилизировалась настолько, чтобы можно было через российскую территорию транзитом пропускать каспийскую нефть. И эта тяжелейшая задача, которая казалась невыполнимой, была в общем решена.
Я хотел бы коснуться Хасавюртовского договора, против которого в то время я возражал категорически. После подписания я пришел к Лебедю и предъявил ему аргументы, почему этого не следовало делать. Лебедь же не стал предъявлять ответные аргументы, а просто сказал мне: «Ты там не был, а я там был».
Когда я стал замсекретаря Совета безопасности, поначалу задумал ревизию Хасавюрта. Но, когда я глубже вник в проблему, когда обнаружил, что у нас нет сил управлять этой ситуацией, когда я полгода просидел в Чечне, встречаясь с этими людьми, то после долгого анализа понял, что Лебедь был прав. Мы должны были отступить, чтобы собраться с силами и на новом этапе по-новому решать проблему.
К сожалению, политические достижения этой «передышки» не были подкреплены экономическими мерами. Правительство не пошло на восстановление экономики Чечни, чтобы, контролируя экономику, контролировать и Чечню. И через эту контролируемую экономику вернуть Чечню в Россию. Ибо экономические узы сегодня – самое сильное, что связывает между собой страны и народы. Для стабильной ситуации в Чечне нужно было приблизительно 300–400 миллионов долларов в год. Сегодня мы реально расходуем около миллиарда. Столько стоят все эти границы, защита окружающих территорий. Так, может быть, лучше перераспределить эти деньги в пользу мира, а не постоянно тлеющей
Моя точка зрения с 1996 года не изменилась: Чечня должна быть в составе Российской Федерации. Россия просто должна изменить государственное устройство, которое не соответствует либеральной, демократической стране. Если не Чечня, то завтра будет Башкортостан, Татарстан или Ингушетия… Государство устроено неправильно, и оно разваливается, как в свое время Советский Союз, – это надо понять. Чечня должна оставаться в составе Российской Федерации в рамках простых и широких ограничений: единое экономическое и оборонное пространство. Сами чеченцы с этим согласны, и так надо с ними выстраивать отношения. Нельзя воевать против народа. Ведь, по существу, в Чечне происходит реальная гражданская война, которая расползается, распространяется на другие регионы России.
Россия потерпела поражение во второй чеченской войне. Сегодня европейское сообщество отделило террористов в Чечне от сепаратистов – это следствие абсолютно глупой, непродуманной политики, которую проводит российское руководство. С самого начала было очевидно, что исток конфликта в Чечне – это попытка чеченцев получить свою независимость. Но если Россия примет позицию, что Чечня независима, – это будет первый шаг к распаду России. Я считаю недопустимым отделение Чечни от России. Эту позицию я всегда заявлял открыто – и во время переговоров с чеченцами, и после того, как, по существу, мирный процесс был сорван и началась акция в Дагестане.
Дагестанское вторжение является операцией, реализовавшей замысел российских спецслужб. Я твердо знаю, что Масхадов был против этого похода, но Басаев и Хаттаб не контролировались Масхадовым и действовали самостоятельно.
Я не слагаю вину с чеченского руководства. Оно несет полную ответственность за эту военную операцию. Но в неменьшей степени за нее несет ответственность и руководство России, которое спровоцировало это в Дагестане. Таково мое мнение, основанное на фактах.
Я узнал об этом от Удугова. В 1999 году он приехал и сообщил, что в Дагестане осенью произойдут серьезные события. После моих прямых вопросов мне достаточно недвусмысленно объяснили, что предполагается вторжение Басаева. Я абсолютно четко сформулировал свою позицию. Я сказал Удугову, что это самоубийство для чеченцев. Если начнется война в Дагестане, это будет поражение и для чеченцев, и для России, потому что остановиться будет невозможно.
Премьер-министром только-только стал Степашин. Я тут же связался со Степашиным, поехал к нему и рассказал об этом плане. Тогда я не отреагировал на то, с каким спокойствием Степашин это воспринял. Он мне сказал: «Не волнуйся, мы всё знаем, всё контролируется». И это при том, что в течение двух лет в Буйнакске, в Чабанмахи ваххабиты рыли окопы, создавали опорные пункты. Как об этом могла не знать ФСБ? Уже позже я пришел к выводу, что все это было одной большой провокацией. И интервенция Басаева, и война в Дагестане, и взрывы.
Как оценивать действия ФСБ? Конечно, русское самосознание было поражено в Чечне в первую войну. Есть два способа преодолеть это поражение. Либо ждать, когда народятся два новых поколения и травма зарубцуется, либо реванш. Другого человечество не придумало. Мы знаем историю современной Германии, знаем, что понадобилось два поколения, чтобы немцы освободились от комплекса пораженцев. Они с этим справились. Россия пошла другим путем. Она решила не ждать. Решила взять реванш. Была устроена эта провокация. Но даже после начала войны еще оставался шанс локализовать ее трагические последствия.