Аввакум
Шрифт:
Вины ради Федосья Прокопьевна взяла у рыбаря стерлядок, заплатила, себя казня, серебром… Ишь стыдливая какая!
Досадуя, монастырю пожертвовала три сотни ефимков, медных. И, видя кислые рожи монахов, взъерепенилась и даровала полтысячи серебром на жемчужную пелену. Тотчас и просияло святое братство, засуетилось… Поднесли боярыне большую икону Макария с житием, с частицей мощей, образок Богородицы в серебряном окладе, тканные крестьянками дорожки, шитые полотенца,
До Лыскова, богатого села Бориса Ивановича, – через Волгу. Село от реки далеко, на горе, но на пристани Федосью Прокопьевну встречали.
– Енафа! – узнала боярыня, обрадовалась знакомому человеку, но глазами искала кого-то иного. – Где же прикащик мурашкинский?
– Это я привезла серебро, – тихонько шепнула Енафа.
Федосья Прокопьевна удивленно вскинула брови, но ничего не сказала.
– Дозволь, боярыня, на корабль занести?
– Распорядись, будь милостива.
Енафа распорядилась, и крепкие мужики отнесли на корабль тяжелый сундук. Енафа сняла с груди ключи, хотела передать боярыне.
– От замков. Посчитать надо деньги-то.
– Мне стоять здесь долго не хочется, – призналась Федосья Прокопьевна. – Поплывешь со мною на корабле. А от Нижнего я тебя на моих лошадях, в моей карете велю отвезти.
– Да я и в Работках могу сойти, – догадалась Енафа. – Скажу кучеру, он туда берегом скорее корабля приедет.
– В Работках так в Работках, – согласилась Федосья Прокопьевна и вздрогнула от неожиданности: кто-то дергал ее за рукав.
– Это Николенька-дурачок, – объяснила Енафа. – Он на коленках ползает, все хочет камень продать.
– Сколько ты хочешь за свой камень? – спросила Федосья Прокопьевна Николеньку. Он и впрямь был Николенька. В чистой рубахе, в кожаных штанах, лицом – ребенок, пригожий, ласково улыбающийся.
Николенька протянул боярыне голыш.
– Ефимок дай.
– Хочешь копейку?
– Я не продешевлю – давай ефимок!
Боярыня не пожалела, купила камень. Мужики, стоявшие на пристани, удивлялись:
– Везет дураку. Нам бы так!
– Да ведь в ум не пришло.
– Вот тебе и дурак.
Погогатывали.
– Скажи, Николенька! – спросила Енафа. – Где мой сыночек?
– С птицами, – ответил дурак.
– С птицами?! Да я его к Лучке Тугарину отвезла, к бортнику. Может, с пчелами?
– Нет, – потряс головой Николенька. – С птицами.
– А мой где сынок? – спросила боярыня.
Дурак улыбнулся:
– Возле пушки, со стрельцами.
– Иван с отцом, в Нижнем, – сказала Федосья Прокопьевна. И посмотрела Енафе в глаза. –
– Как не помнить. До сих пор стыжусь его грубости.
– То была не грубость, – покачала головой Федосья Прокопьевна. – То – пророчество, да нам не разгадать… Мы ведь умные. Скажи, Николенька, что будет с нами вскоре?
– В церкви вам стоять, слезы лить, – весело откликнулся Николенька и протянул боярыне еще один голыш.
– Да ты купец.
– Купец, купец! – по-собачьи завертел задом Николенька и все тянул, тянул боярыне камень.
Она взяла и дала ему медную копейку.
– Нет, нет! – закричал дурак. – Обманула! Ефимок давай! Ефимок!
И горько расплакался.
– Дай ему, Енафа, у меня нет с собой.
Енафа бросила дурачку ефимок, и тот проворно поцеловал ее в сапожок, а в сторону боярыни плюнул.
– Все на тебя будут плевать! Все!
Федосья Прокопьевна взяла за руку Енафу и, не оглядываясь, взбежала по сходням на корабль.
Енафа была ни жива ни мертва. Как боярыне не осерчать на нее? Господи! Что за несчастье такое с этими пророчествами?!
– Мелет он чего ни попадя, – сказала в сердцах Енафа. – Совсем дурной стал! Ну откуда у Лучки Тугарина птицам взяться? Он в лесу зимой не живет, вся его скотина в Мурашкине.
Федосья Прокопьевна была задумчива.
– Ступай, Енафа, к деньгам. Я тебе ключницу мою пришлю. Как посчитаете, ты ко мне приходи. Вечером уж очень хорошо на мир Божий поглядеть. Господи, есть ли что краше Волги?! – И опять призадумалась. – Тебе – поцелуй, а мне – плевок, мой сын с пушками, твой – с птицами. Уж очень умные дураки на Руси!
Вокруг Иовы, сына Енафы, скакали, взмахивая рябыми совиными крыльями, огромные птицы. Тела в перьях, ноги в перьях, с когтями, вместо лиц – совиные глаза и железные, крючком, клювы.
Бедный Иова, венчанный Лесовухой в цари, успел побывать и в небесных царях – у капитоновцев. Лесные люди нашли его чудом. Енафа всего раз и открылась, да слушателем оказался Лучка Тугарин по прозвищу Зорко.
Возвращение царя-птицы стало для людей леса их возрождением, хотя и печальным. Многое было забыто навсегда. Жрец-царь в лучшие времена повелевал не только людьми, но и всем лесом. У него деревья ходили друг к другу в гости. У него птицы говорили человеческим голосом. Змеи служили ему, медведи его охраняли, волки служили рассыльными, а лисицы – ворожеями. Носили колдовство в деревни – к людям, в соседние леса, на головы леших неслухов.