Айтиот
Шрифт:
Еще раз наорав на впавшего в прострацию Игоря, я отобрал у него телефон и велел тихо сидеть в его, а когда-то нашей комнате. Сам прошел в родительскую спальню. Опустился на кровать — пружины жалобно скрипнули. Сколько раз предлагал купить ортопедический матрас — отказывались, привыкли, мол…
Достал из кошелька стопку карточек. Там же лежали новенькие права на мотоцикл, я поморщился и убрал их в низ стопки. На минуту даже понадеялся, что искомого здесь нет. Конечно же, зря. Визитка Дазурова быстро нашлась среди банковских и дисконтных карт. Кофейного цвета прямоугольничек
Ни разу я не звонил по этому номеру. Всегда связывался с начальником через офис, через силиконовую шлюшку Мариночку. Дазуров вручил мне визитку со словами «на крайний случай, если что», и я понял: набрать этот номер — все равно что вызвать дьявола. Даже в адресную книгу его вносить не стал, но карточку, разумеется, не выбросил. Такие вещи не выбрасывают.
Я медленно, цифра за цифрой, набрал номер. Дазуров ответил после второго гудка.
— Да, Олежка, чего стряслось? — спросил он совершенно спокойно.
Я рассказал, насколько смог кратко и по делу.
— Понял, принял, — сказал Дазуров. — Жди. Связь!
Я послушно принялся ждать. Звонок от мамы сбросил — не было сил успокаивать ее по новой. Спросил текстом, как отец. Мать ответила, что его уже перевели в общую палату, но продолжают наблюдать; волноваться ему нельзя ни в коем случае. Игорь попытался вломиться и что-то объяснить — третий раз на него наорал и выгнал обратно в детскую. Тошнило меня от них.
Стену напротив кровати мама увешала фотографиями. Вот Игорян — очаровательный трехлетка с ямочками на щеках, и рядом я, угрюмый школьник в уродских очках — ну да, это еще до лазерной коррекции. Пятилетний Игорь на утреннике… Десятилетний Игорь с родителями в Турции… Двадцатипятилетний Игорь с бейджем на шее на бизнес-семинаре, сияет белозубой улыбкой и учится успешному успеху, а может, уже и учит, там это короткая дорожка. По центру — молодая еще мама держит младенца Игоря на руках и улыбается.
Мои и папины фотографии тут тоже, конечно, были. Но у меня везде лицо одинаково скучное. Неужто я в самом деле такой тусклый человек?
Дазуров перезвонил через час и сразу перешел к делу:
— Ну в общем там правда наклевывается 159 через 6, мошенничество в особо крупных, до десятки.
— Можно что-нибудь сделать? — беспомощно спросил я. — Как-то, ну я не знаю, со следователем… договориться?
— Ты берега-то не теряй, Олежек, — Дазуров усмехнулся. — Не девяностые, чай, на дворе.
— Как-то примириться с потерпевшими, возместить им ущерб, чтобы они забрали заявления?
— Нет такого — «забрать заявление». А примирение сторон с возмещением ущерба по сто писят девятой — это когда цыганка на базаре нагадала на весь налик из лопатника. У брательника твоего малость другой масштаб.
— Но ведь что-то можно сделать? Уголовное дело же не открыто еще?
— Не возбуждено, Олежек. Говори правильно. Уголовные дела возбуждают, прекращают, приостанавливают, отказывают в возбуждении.
Я кивнул, забыв, что держу в руках телефон.
— Ну смотри. Дело завтра должны возбудить, и вот тут можно договориться, чтобы
— Сколько?
— Ну, мы тут прикинули… Долг по поставкам, плюс еще процентов двадцать сверху за моральный, как говорится, ущерб… Будут больше хотеть, но ничего, договоримся… Ну еще там за беспокойство кому надо, это вообще в голову не бери, не твоя печаль… За все про все…
Дазуров назвал сумму.
Я переспросил.
Дазуров повторил.
Я механически записал число карандашом на какой-то книжонке, лежащей на тумбочке — кажется, это был сборник сканвордов. Мама любила сканворды.
Если снять деньги со всех счетов, продать одну из квартир и акции… треть, пожалуй, наберется. Да, треть. Может и меньше, срочная продажа всегда невыгодна…
— Да ты не ссы, Олежек, — я снова почувствовал в голосе Дазурова покровительственную усмешку. — Своих, как говорится, не бросаем. Дахау в экстренных случаях дает ценным сотрудникам беспроцентный кредит. У тебя многовато набегает, конечно, и месяц только оформлять будут… Но «Натив» у них на хорошем счету, так что пойдут навстречу, ну и я подергаю за ниточки. Только ты подумай сам, оно тебе надо? Адвокатша правильная у вас, одобряю. Десятку по первоходке братану твоему не впаяют, максимум пятерик, зона общая, с середины выйдет по УДО. Я не давлю, не подумай, сумма-то серьезная…
Я молчал. Игоряше, может, и невредно посидеть, подумать над своим поведением. Глядишь, поймет наконец — чтобы жить в «Пяти Сезонах», надо не мышление богатого человека иметь, а пахать, как краб на галерах. За экономическое преступление же в зону строгого режима не отправят, так, в колонию-поселение… Руками, опять же, работать научится. Головой думать. Последствия своих поступков осознавать. Не жаль мне было этого говнюка, ни разу не жаль.
Я ведь в жизни ни одного кредита не взял, вообще ни рубля ни у кого не одалживал.
Но родители… Вот кому я должен просто за то, что живу. Кредитное обязательство, которое принимаешь по факту появления на свет. Его надо гасить всю жизнь, но закрыть невозможно.
Молодая мама держит младенца Игоря на руках, и лицо у нее такое счастливое…
Всё-таки хорошо, что Катька так тогда и не родила.
— Серьезная сумма, — согласился я. — Но я отдам, Юрий Владимирович. Часть сразу погашу, мне есть что продать…
— Ты не кипишуй, Олежка, не гони волну. Отдавать ежемесячно будешь, по половине зарплаты — больше не возьмем. Только это… чтобы сразу, как говорится, внести ясность. Без процентов — только пока ты у нас работаешь. Решим разойтись, как в море корабли — долг пересчитаем, и тогда, не обессудь, с тебя проценты за весь срок в полном объеме. Средние по рынку, но тем не менее. Ты там, кажется, увольняться собирался. Передумал, выходит?