Аютинская повесть

Жариков Владимир Михайлович

– Володь, а как пишется подобный документ? – спросил он Кагальникова.

– Пиши! – деловито произнёс Володя, – цеховому терапевту шахты Аютинская от старшего механика Магулёва. Ходатайство! Прошу вас направить такого-то, …ФИО поставь, к аллергологу в ЛТП для восстановления нюха!

– Может быть, как-то иначе написать? – советовался Магулёв, – например, восстановления обоняния?

– Пиши обоняния, – согласился Кагальников, – и не забудь спросить, какие тебе самому таблетки принимать, чтобы на наряд не являться на похмелье!

Только теперь все, кто слышал этот спектакль, громко рассмеялись, а Магулёв с обидой порвал

свою писанину, и грозно сверкнув глазами, приказал прогульщику писать заявление по собственному желанию, иначе он уволит его по статье. После этого случая, Магулёв несколько месяцев не появлялся на наряде с запахом перегара. Анатолий Филиппович не был «злопамятным» и забывал обиды «как вчерашний сон». А времена антиалкогольной кампании Горбачёва создавали всё новые проблемы с приобретением спиртного. Уже ощущались перебои в снабжении даже специализированных вино-водочных магазинов. Поэтому, когда на наряде, он спрашивал своих подчинённых, где, в каком магазине можно купить бутылку, означало – он остаётся верен «зелёному змию».

На подготовительном участке работал механиком некто Пётр Кусьменко, который постоянно приходил на наряд ЭМС, и требовал автоматчика в помощь своему электрослесарю. А поскольку на проходческих породопогрузочных машинах не было никакой электроники, ему часто отказывали в помощи в силу занятости автоматчиков другими, более сложными неполадками. Тогда этот механик подходил к Кагальникову, чтобы проконсультироваться по имеющейся на его участке неполадке. Кусьменко не только не умел читать принципиальные схемы, но и объяснить грамотно, что случилось, не мог. Эти консультации обычно вызывали дружный смех, потому что выражаться, как это делал Пётр, не к лицу было не только механику с высшим образованием, но самому захудалому слесарю.

– Володь, – обратился однажды Пётр Иванович к Кагальникову, – что может быть? Я нажимаю пусковую кнопку, машина не включается, а внутри её магнитной станции слышится звук: «Д-з-з-з-з».

– Ну, ты хотя бы открывал её, с целью посмотреть, что там срабатывает? – спросил Кагальников.

– Да, конечно, – сообщил Кусьменко, – там есть маленькое реле и оно тоже непонятно как, срабатывает! Примерно так: «Ляп, пауза секунду, потом снова ляп и опять пауза…». Я смотрю, рядом с ним установлено переменное сопротивление, подкрутил его малость. Эта релюшка начала срабатывать без паузы, быстро так – ляп-ляп-ляп-ляп….

– А что издаёт звук «Д-з-з-з-з»? – пытался заочно установить неисправность Кагальников, по ходу вспоминая схему управления породопогрузочной машиной.

– Контактор! – отвечал Пётр Иванович, – главное, «д-з-з-з-з», и не включается ни хрена! Что может быть?

– А как громко «д-з-з-з-з»? – начинал уже прикалываться Володя, которому трудно было разговаривать на языке первобытных.

– «Д-з-з-з-з»! – изо всех сил промычал Кусьменко, испугав своим рёвом Магулёва и вызывая дружный хохот всех, кто слышал этот разговор.

– Вот так, да? – ухмыльнулся Кагальников.

– Ну, может быть даже ещё сильнее! – уточнил Пётр, заглядывая Володе в глаза, – что может быть?

– Если ещё сильнее, – улыбнулся Володя, – тогда не знаю, я ведь думал, что тихо «д-з-з-з-з»….

Громкий смех заглушил возмущения Кусьменко, а Кагальников прекратил улыбаться и строго посмотрел на механика.

– Пётр Иванович, – выговаривал ему Кагальников, – ты с высшим образованием, а рассказываешь, как

пастух или индеец. Вот скажи мне, что можно понять из твоих этих «Д-з-з-з-з», «Ляп-ляп-ляп-ляп»? Ты в зоопарке давно был?

– Причём здесь это? – тупо удивлялся Кусьменко.

– Так бегемот губами плямкает, – завершил разговор Кагальников.

В декабре 1986-го года стартовала самая снежная зима, Владимир за свою жизнь не мог припомнить подобного. Начиналась она вроде как всегда: немного подснежило, растаяло, затем подмёрзло. Ждали очередной оттепели, а ее не последовало, наоборот, с десятого декабря поднялся ураганный ветер, и началась пурга, какие бывают на Крайнем Севере. Это продолжалось с нарастающей силой, и каждый старался успокоить себя, что это пустяки – похулиганит ветер и всё! Но не тут-то было, буря улеглась лишь к 20-му числу. Но снег не переставал идти, он валил, не прекращаясь, примерно до конца декабря. Город замер, снежные сугробы достигали полутора-двух метров высоты, наступал полный коллапс. А снег всё шёл, как будто хотел испытать на прочность шахтёрское племя, горбачёвскую власть и его перестройку. Ездить на работу стало практически невозможно, транспорт не мог выехать из гаража, дороги завалило снегом.

Надо было что-то делать, дабы обеспечить подъезд хотя бы к горкому партии. На дорогах в первые дни этого природного катаклизма, конечно же, появилась снегоочистительная техника, но ее катастрофически не хватало. Она ломалась из-за повышенной нагрузки, требовались чрезвычайные меры. Снег шёл практически каждый день, временами не сильный, но иногда валил, как пух из вспоротой перины. На крыши жилых домов давили тонны непредвиденного груза, и те начали проваливаться под этими сугробами. Все жилищно-коммунальные службы перешли чуть ли не на военное положение и чистили снег с крыш, сбрасывая его вниз. Улицы превратились в тоннели, по краям нагребли снега в три метра высотой. Эту массу попросту некуда было девать, убирать его не успевали. Предприятия ежедневно выводили на улицы сотрудников с лопатами, чтобы хоть как-то обеспечить проезд по улицам.

В первые дни погодной аномалии на конечной остановке автобуса 4-го маршрута «Железнодорожный вокзал» организовали отметку для горняков Аютинской. До шахты добираться было нечем, а те, кто жил в посёлке работали сверхурочно за «городских». Немного позже к каждой смене пустили по автобусу, который двигался с черепашьей скоростью, иногда застревая в снежной каше. И если на работу можно было ещё как-то попасть, то возвращаться иногда приходилось пешком от самой шахты. Владимир с бригадиром часто возвращались с работы своим ходом, несмотря на сильный встречный ветер и Кагальников удивлялся, откуда у Владимира берутся силы, чтобы пешком добираться до Ново-Азовки.

И это была единственная зима, когда снег лежал с декабря и до мая. А в апреле Ростовскую область накрыла вторая волна снегопадов, и это был первый день рождения 10 апреля, который Владимир встречал «зимой». Неожиданно повалил сильный снег, и увеличил имеющийся покров больше, чем на метр, в городе опять лежали огромные сугробы. Во время Всесоюзного коммунистического субботника ко дню Рождения Ленина, народ, вышедший на улицы, убирал снег, вместо того, чтобы высаживать деревья, цветочки и белить бордюры. В занесённых выше макушек лесопосадках, снег образовал ледники, таял долго и лишь к середине мая они исчезли, когда вокруг уже бушевала зелёнка.