Аз воздам

Олди Генри Лайон

– На, держи.

Щедро отломил треть буханки, протянул незнакомцу.

Даже не поблагодарив, тот впился в хлеб крепкими зубами. Сглотнул, дернув кадыком.

– Добрый хлебушек. Давай остаточек.

На миг Вацек потерял дар речи. Но быстро пришел в себя:

– Хрен тебе!

– Хрен?! – изумился лесовик, выпучив зенки.

– Хрен!

– Мне?!

– Тебе!

– Выходит, земляк, мне не хлеб от тебя, а хрен?! – все никак не могло понять лесное чудо.

– Ага. Угостили – скажи спасибо и иди своей дорогой. А на весь

каравай рта не разевай!

Предложение сказать «спасибо» лесовик пропустил мимо ушей. Подобные глупости, видимо, просто не укладывались у него в голове. А может, и слова-то такого отродясь не слышал: «спасибо».

– А ежели я сам возьму?

Последствия сего деяния очень интересовали грязнулю. Он весь подался вперед, навострив уши.

– А ежели я тебя чеканом по рукам перетяну? Или по хребту?! – в тон ему поинтересовался Вацек, предъявив нахалу соответствующее орудие для укорачивания загребущих рук и выпрямления хребтов.

– Меня? Чеканом?! – лесовик развеселился, заулыбался, и сразу стал выглядеть совсем мальчишкой. – Врешь!

– Ей-богу! Попробуй, хапни – узнаешь!

– Здорово! Меня – чеканом!

– Здорово?! Тебя что, никогда не били?!

– Меня?! – снова взялся за свое лесовик.

«Безумец. Или юродивый,» – сообразила Минка. Она незаметно толкнула мужа в спину, а когда Вацек обернулся, скорчила такую гримасу, что любимый супруг сразу все понял. Это у Минки от матери: без слов объяснять. Хотя предпочитала все же словами. И это от матери…

– Прям-таки огреешь? – юродивый прицепился хуже репья. Рожа его при этом была ужасно счастливой. Если в Яблонце и впрямь много счастья, сейчас оно без остатка помещалось на грязной физиономии лесовика.

Раздумав беседовать дальше, Вацек для наглядности замахнулся чеканом: иди, мол, прочь!

– Ой, божечки! Ой, лихо! Да не бейте ж вы его!

От кустов лещины к телеге со всех ног спешила пышная баба лет сорока. На ярмарках торгуют такой сдобой – мягкая, румяная, округлая. Даже сарафан «булочного» цвета: желтый с подпалинами. Два лукошка, полные грибов, весьма затрудняли бег. Тем не менее, баба торопилась, как на пожар, ухитряясь не рассыпать свои трофеи.

– Дайте! Дайте, чего просит! На удаченьку…

Улыбка в муках умирала на лице юродивого.

– …будет… вам!..

– Будет, будет! Держи удаченьку, Катаржина!

Юродивый с веселой злобой дождался, пока баба добежит, и пнул лукошко ногой. Боровики, маслята и красноголовики полетели градом.

– А вот и счастьишко!

Второе лукошко постигла участь первого.

Глядя, как толстая Катаржина на карачках ползает в траве, собирая грибы, лесовик хохотал, дергая себя за жидкую бороденку. Баба подняла голову, встретилась взглядом с охальником, и вдруг тоже заулыбалась, прыснула от смеха.

– Ох, наподдал! Грибной дождик! Хошь, Ченек, я соберу, а ты еще разок пнешь? Ножкой?! Если тебе в радость, мне не в тягость…

Скривившись, будто лесного клопа разжевал, юрод потерял к грибам

и хихикающей бабе всякий интерес.

Махнул приезжим:

– Ладно, езжайте. Ищите свое счастье. Бог в помощь. Жаль только, не станешь ты мне больше чеканом грозить. Жаль…

Не оглядываясь, пошел обратно в лес, набивая рот хлебом.

Едва он скрылся из виду, баба перестала смеяться. Вацек присел рядом, помогая собрать грибы.

– Повезло вам, – ласково сказала запыхавшаяся Катаржина. – Развеселили Ченека Стореца. Значит, теперь добром аукнется. Сторицей. Ну, если не сторицей, так вдесятеро – непременно…

– …А огрей я его чеканом?

Катаржина оказалась женой бондаря из Яблонца, и, как сразу выяснилось, куда больше сбора грибов любила почесать языком. Люди новые, ничего не знают, не ведают…

– Забудь! Навеки! Ишь, чего удумал: Стореца чеканом… Лучше самому себе топором ногу отсечь, не приведи Господь! Им, Сторцам и Сторицам, добро надо делать, подарки дарить, радовать. Тогда и вам – счастье да удача, радость да веселье!

Загадочная семья «Сторцев и Сториц» оставалась для молодоженов загадкой. «Счастливые люди?!» – наполовину шутейно спросил Вацек, припомнив их с Минкой разговор. Катаржина ответила с неожиданной строгостью:

– Это у вас так говорят.

– А у вас?

– А у нас помалкивают. Удача болтунов не любит.

– Много их, ваших Сторцев-Сториц? Род большой?

– Три человека. Ченека вы уже видели. Есть еще Иржек и Ганалка. Не бойтесь, вы их сразу узнаете! Они Ченеку не потатчики, «ладошку» справно носят…

Далее беседа перешла на дела более понятные и насущные. Местные промыслы, хорошо ли родит земля, вдоволь ли грибов-орехов, наследство покойного дяди Юста, цены на бочки, мед и льняное полотно… Так, за разговором, выбрались на спину к Мишульцу; впереди замаячили крытые соломой крыши села. Катаржина указывала рукой, где чья хата, попутно излагая ворох сплетен про земляков. Хозяйства яблончан выглядели справными: солома на крышах новая, ни один плетень не просел, не рассохся от старости, огороды зеленеют свежей ботвой, во дворах кудахчут куры, хрюкают свиньи…

Над селом плыл вкусный запах гуляша из баранины, щедро сдобренного перцем.

Во дворе дядиного дома их ждали. Опрятный улыбчивый старичок с хлебом-солью на блюде, стайка мелюзги и дюжина баб: мужики трудились на нивах и выпасах. Вацлав – не прошлый Вацек-юнец, заброда-прийма, а честный хозяин Вацлав Хорт! – с поклоном принял угощение. Макнул кусок горбушки в соль, откусил и передал, согласно обычаю, жене. Старичок представился Ладиславом Громадкой, сообщив, что ему был поручен надзор за хозяйством Юста-покойника. Добро пожаловать, новые соседи, теперь ваш здесь глаз и рука! Вацлав снова поблагодарил, распряг лошадь, и вместе с женой отправился за дедом Ладиславом смотреть наследство. Минка шла позади, тихо радуясь, еще не до конца веря: наше? взаправду наше?!