Азимут бегства
Шрифт:
На нем мотоциклетный шлем времен Второй мировой войны, пристегнутый к подбородку толстым ремнем. Сбоку зубчатая застежка, впереди лунообразная вмятина в том месте, которым он ударился о подоконник. Костюм в грязных подтеках и разрывах. Амо без сознания, но в левой руке намертво зажат маленький пистолет. Осколки стекла сыплются на пол, а выбитый деревянный оконный переплет свисает с подоконника, как решетчатая лестница. В комнате повисает долгая тишина. За окном начинается дождь.
46
Анхель
— Мы узнали бы, если бы кто-то смог покинуть архивы? — спрашивает Анхель. — Никто не умирал при этом?
— Никто не умирал, но и никто не выходил, я проверил.
— Итак, мы знаем, что это один из четверых.
— И Исосселес тоже может это знать.
— Может, — соглашается Анхель. — Я пытался лгать. Это единственное, что я помню, когда они накачивали меня наркотиками, я помню, что уговаривал себя лгать, но что было потом, я не помню.
— Ложь — это благо.
Анхель некоторое время молчит.
— Прости меня.
— В этом нет нужды, все могло быть и хуже.
— То есть?
— Тебя не удивляет то, что ты вообще остался жив? Понимаешь, ты вполне мог и умереть.
— Да, это было бы хуже.
— В том-то и дело.
47
Первым, кто почувствовал вкус к Книге Перемен, был Лейбниц. Отец Буве, священник-иезуит, который провел конец семнадцатого века в Китае, будучи там, писал Лейбницу из города под названием Пекин. Идея посетить это место не покидает Ионию. Знал ли Лейбниц о существовании Пекина до того, как получил письмо от Буве? Как вообще человек узнает о существовании какого-то места? Не ощущает ли он мир потайным уголком рта?
Они лежат в постели — Иония и Кристиана, они впервые занимаются любовью. Комната мала и бела, стены покрыты какой-то необычайной штукатуркой, какую никто из них никогда не видел. Над кроватью медленно вращается прикрепленный к потолку вентилятор, окно прикрыто открывающимися внутрь деревянными ставнями. Ставни и окно направлены под углом друг к другу, встречаясь вверху в одной точке, образуя фигуру, похожую на рыбий нос. Иногда сквозь щель в комнату врывается дуновение ветра, шевелящего москитную сетку, висящую над кроватью.
— Ты знаешь, что сказал голландец?
— Нет, — отвечает Кристиана, голова ее лежит на животе Ионии, пальцами она ласкает его ногу.
— Он сказал, что лучшее место
— Это иностранный язык?
— Гм-м… — Все это время он рассказывает ей истории, истории об «И Цзин», о Лейбнице, о прерывистых и сплошных линиях. Для него это единственный способ выразить себя.
Она трет в ладонях москитную сетку, ощупывает крупные, в палец, ячейки.
— Где ты находишься? — спрашивает она.
— На Суматре.
— На Суматре. — Кристиана тоже любит ощущение, которое возникает от произнесения названия разных мест. Это стало частью их игры.
Спросите у последователя Дао, что есть самая сильная вещь на свете, и он проведет по песку сплошную линию. Это тай цзы — непрерывная линия, основа всего сущего. Это место, откуда возникают все другие места.
— Даже Суматра? — спрашивает Кристиана.
— Даже Суматра.
Он прерывает свой рассказ ровно настолько, чтобы поцеловать ее, но и это становится точкой, местом, картой, понятной только им двоим.
48
Анхель никогда в жизни не видел столько булыжных мостовых. Эти улочки могли бы стать кошмаром для рикш — настолько они узки, извилисты и уложены тяжелыми камнями, переплетенными между собой, как толстая пряжа в фантастическом узоре. Камни темно-коричневые или черные, как свежий синяк. Впечатление такое, что давным-давно Рим посетило нечто страшное на бледном коне, в тусклом свете луны проскакало по этим дорогам и оставило за собой нечто, навеки застывшее в углах домов, нечто внушающее благоговейный чарующий ужас, нечто, исполняющее предназначение таких ночей.
Они остановились в маленьком надежном доме в двух кварталах от Тибра, на пыльной улице Траставере, прихотливыми углами поднимающейся от набережной. В четырех кварталах, если пройти по переулку, расположен паб в английском стиле под названием «Пес и утка», американцы не склонны посещать это заведение. Койот купил всем добротные ботинки и куртки, из краткого самоучителя они выучили основные итальянские фразы и слова — espresso, ип brioche, dove es… [8]
8
Эспрессо, булочка, где находится (ит.)
Они совершают пешую экскурсию в Ватикан. Анхель хочет ощутить почву, шарканье бесчисленного количества ног.
— Две тысячи лет понадобилось, чтобы все закончилось голубями.
— Это камень, который сотворил Иисус, — изрекает Габриаль.
Койот поднимает руку благословляющим жестом.
— Мы прибыли в страну тяжелых колонн.
Амо совсем плох. Он проводит все дни, что-то бормоча себе под нос. В комнату он не заходит, сидит на площади и читает рядом с людьми, которые выглядят старше, чем здания Рима.