Азов
Шрифт:
– Любо! – гаркнули все на майдане, посматривая на пудовые кулаки беглого.
– Пиши! – приказал атаман Порошину. – Беглый, который…
– Да постой ты, Епифан Иванович, не торопись, дай разглядеть человека! В жизнь не видывал такого, – сказал Порошин. – Мне бы такие гири вместо рук.
– Пиши! – настойчиво сказал Радилов.
– Да кой ты черт пристал? – крикнул с середины согнувшийся старик. – «Пиши, пиши! Записывай! Отписывай!» Поспеется!
– Диковина? – громко спросил
– Диковина! – сказал Порошин.
– Ну, погляди! Вот невидаль-потеха!
– Зовут-то как?
– Все звали Осипом. – Порошин отбежал к столу, оглянулся и что-то записал в бумагу.
– Чей сын? – опять спросил.
– Петров.
– Как пишешься в бумагах?
– Пишусь Петров.
– Стало быть, ты Осип Петрович Петров?
– Стало быть, так!
Порошин записал.
– Как деда звали?
– Звали Петром.
– Стало быть, ты сын Петра Петровича Петрова?
– Да, так! Порошин записал.
– А прадеда как звали?
– Отец мне сказывал – звали Петром.
– Ну, стало быть, и дед твой Петров Петро Петрович?
– Ну, стало быть, и то все так!
Войско зашевелилось, оживилось, заулыбалось.
Порошин спросил:
– Один в роду?
– В роду всех четверо. Отец да матушка родимая в счет не идут. Три мои брата – все три Петры, сам есть четвертый, да поп спьяну перекрестил меня на Осипа.
– Гей! Казаки! – закричал горбатый дедок, оскалив гнилые зубы. – Да тут кругом башка пойдет. Все перепутал.
Петров широко улыбнулся.
– А мы, – сказал он, – в своем роду не путали. Который старший сын – тот будет первый Петро, который средний – второй Петро, который младший – третий Петро, а который меньший – Осип!
– Стало быть, – задумчиво и серьезно спросил атаман Радилов, – ты самый младший?
– Да, всех самый меньший. В братьев своих не вышел. Пиши! Пиши, Епифан. Записывай! Видно, у тебя в роду все Епифаны? – с издевкой сказал Петров, потупя глаза в землю.
Атаман обозлился и спросил:
– Чего глаза непутевые прячешь?
Петров сказал:
– А мне бы на тебя глядеть только с горы высокой, да и то одним глазом, двумя глазами глядеть на тебя противно. Просил у тебя хлеба для беглых в верхних городках – не дал! И сказывал – не в нашу честь! А я в том твоей чести не вижу.
Войско крикнуло:
– Любо!
Михаил Татаринов, Наум Васильев и Иван Каторжный долго смотрели на Осипа, думая иное. Они загляделись, любуясь высокой грудью, широкими, могучими плечами Осипа.
– Эх, – с жаром проговорил Татаринов, – таких людей судить не станем. Не человек Петров, а богатырь! Я сам ведь видал его удаль и отвагу. Это он колом срубил коня, колом проткнул татарина.
– Да
– Он!
– Ну?!
– Воистину! – сказал Наум Васильев. – Удалый человек!
– Верим тебе! – сказало войско.
– Храбр человек превыше многой дерзости, – так войску заявил и Каторжный Иван, – пиши-ка его смело, Федор Иванович, в донские казаки.
Но войско еще спросило:
– А кого он, Осип, знает на Дону?
Петров сказал:
– Атамана Алешу Старого да казаков его станицы, в дороге встретились.
– Писать? – неохотно спросил Радилов у войска.
Войско Донское крикнуло:
– Люб человек! Писать Петрова. Коня из табуна дать лучшего. Дать саблю острую! Скинуть сермягу рваную! Дать одежу, шапку меховую!
Из войсковой казны Петрову дали все по приговору войска. А к верхним городкам – о том просил Петров – послали казаки единокровным братьям, беглым на Дон, будару с хлебом и две будары с рыбой.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Джан-бек Гирей сидел во дворце своем в Бахчисарае. Лишив богатства Махмет-Гирея, а прежде еще лишив его престола, крымский хан требовал от своих приближенных мурз розыска Махмет-Гирея и отложившегося от Крыма царевича Шан-бек Гирея, смертельного своего врага. Знатнейшим мурзам хан велел: найти врагов к восходу солнца, снять головы и вздеть на кол.
В пышном дворце, среди ковров и золота, сидя на дорогой подушке с расшитыми узорами, он требовал исполнить все в точности и без всяких промедлений.
Мурзы стояли, покорно кивая головами. Их было четверо.
За стенами дворца, в густом саду, шумела Чурук-Су. По берегам ее росли кипарисы и белый тополь. А дальше, за дворцом, как две стрелы, вонзенные в небо, стояли белые мечети. За ними, в голубизне неба и над синими горами, белели облака. Они клубились, сталкивались, ползли, как вата рыхлая. Внизу, в долине, нежась, лежал Бахчисарай.
Плоскокрышие сакли громоздились на склонах гор, по узким тропкам над долинами, среди густых деревьев.
На ханском дворе был большой бассейн Сары-Гузель, соединенный с фонтанами и родниками, бегущими с гор. Шумели ближние арыки и фонтаны, давным-давно построенные богатыми Сагиб-Гиреями.
На белый мрамор за низкорослыми рощицами с высоких каменных гряд срывались струйки воды; стекали они с камней и скал в зеленый мох, на серый мелкий щебень, бежали в Чурук-Су.
Джан-бек Гирей сидел, всем недовольный и злой на всех. Четыре мурзы в дорогих халатах ждали. Хан раздраженно сказал:
– Если я признаю голову Махмет-Гирея – выдам столько золота, сколько будет весить голова его.