Азовская альтернатива
Шрифт:
— Слыхал я мнение боярина Шереметева. Очень он умён и осторожен. Только в этом предмете я с ним не согласен. Нельзя нам, Великому государству, Третьему Риму, опоре православной веры в мире, уподобляться пуганной вороне, которая, как известно, куста боится. Все знают, что донские казаки, или там, запорожские черкесы, живут сами по себе, никого не слушают и власти Вашей, государь, над их землями нет. Чего нам бояться, если они на кого-то нападут, кого-то пограбят?
— Так султан же нам же и цидулу пришлёт, с протестами и угрозами. А вдруг, и, вслед за тем, войной пойдёт?
Князь, сидевший на краешке лавки, встал и поклонился государю
— Воля твоя, государь, да только как же он на нас пойти войной сможет, если в Персии завяз, с их шахом воюючи? Нет, Михаил Фёдорович, светлый государь, не пойдёт он нас войной. Вон, недавно, казаки с черкасами многие его города пожгли-пограбили, уж как он возмущался, а на нас войной не пошёл. И сейчас не пойдёт. Наших-то стрельцов и детей боярских под этим городком, Азовом-то, не будет. За что на нас войной идти? Про разбойную суть казаков и черкас кто только не знает? Они и нашим землям немалый урон приносили.
— Так порох, еду, снаряжение всякое, мы казакам посылаем. Вот и скажет султан, что это по нашему указу казаки Азов, его городишко, захватили. И пойдёт войной. А нам сейчас воевать — нож острый. Сам знаешь.
— Ох, знаю, великий государь! — князь, было присевший на краешек скамьи, опять встал и поклонился собеседнику. Тот махнул рукой, призывая родственника, можно сказать, друга, сесть, что князь и сделал.
— Знаю великий государь, что никак мы после несчастной последней войны не оправимся, убытки не возместим. И про волнения среди москвичей хорошо наслышан. Так и не будем мы воевать. Воевать с турками и татарами, нехристями погаными, казаки будут. С них и спрос. Осерчает султан, на них войной пойдёт. Нам-то, какая беда, если он в степях пустых войну начнёт, с разбойниками и ослушниками? Мы за их разбои ответа не несём. А если и что посылали им, так мы и татарам проклятым посылаем откуп. Чтоб свои земли и людишек, от набегов предохранить.
— Так султан же нам писать будет! Нас обвинять!
— Ну и пускай. Бумага всё стерпит. А замахиваться на наше государство, да после тяжёлой войны с Персией, он не посмеет. Хоть и нехристь, да не дурак. Поостережётся. Сцепится с казаками? Так нам до разбойников какое дело? Если и сгонит их с городка, нам убыток невелик, а прорух чести, так совсем нет. А пока с татарами тот городишко осаждать будет, на наши окраины набегов меньше будет.
— Эээ… в твоём толковании всё глядится как-то иначе, чем у Шереметева. Вроде бы и действительно, убытков больших нам не предвидится, а польза может выйти немалая.
Князь снова встал, не вскочил, а, именно, степенно, не спеша, встал и поклонился в пояс царю.
— Так разрешаешь ли, великий государь, отправку пороху и прочего снаряжения на Дон?
— Разрешаю! — махнул рукой Михаил. — Убедил. Но и с тебя, если что, спрос будет.
— Ради отчизны и богом данного помазанника божия, умереть завсегда готов! — по-воински гаркнул Черкасский и поклонился государю до земли.
— Не надо умирать. Обещанное выполни.
— Выполню великий государь, чтоб не случилось, выполню.
Стамбул, Топкана, … хиджры. (дату уточнить)
— Аааа!..
— Закрой пасть, сын шайтана, ты её при зевании так открываешь, что ворона может залететь, не задев твои гнилые зубы ни единым пёрышком! Хотя в такое вонючее место и помойная ворона не залетит, побрезгует.
— Спать хочу! Накануне допоздна засиделись с кривым Хуссейном за нардами,
— Зато летают боящиеся дневного света демоны. В такую большую пасть сможет залететь самый большой и вредный демон, вот тогда тебе станет не до зевания. И вони, даже такой, как у тебя изо рта, демоны не боятся.
— Будто из твоей пасти пахнет розами и женскими притираниями.
— Нет, из моего рта розами не пахнет. Из него вообще ничем не пахнет. Потому что я туда разную вонючую гадость не сую и рот каждый день полоскаю.
— И я полоскаю. Иногда. И чего ты к моему рту прицепился?
— А ты не зевай и не воняй, тогда цепляться не буду.
— Выдумываешь ты всё. Ничего я не воняю, иначе, кому б эту вонь не ощущать, как не мне? А я никакой вони не чую.
— О аллах, всеблагий и милосердный! Вразуми этого дурака! Внуши ему хотя бы капельку любви к чистоте, о которой говорил пророк Муххамед.
— Ты, Расул что, мулла, чтоб знать, о чём там говорил пророк? Аааа!..
— Да не зевай же! Тихо! Кто-то идёт.
Действительно, в ночной тиши раздались шаги и мимо двух часовых у дверей гарема, прошёл юзбаши [3] Мурад в сопровождении двух аккюлахлы, [4] таких же капуджи, [5] как они сами. Мехмед и Расул попытались стать так, что б выглядеть погрозней и понастороженней. Шайтан силён, доносы на нерадивость могут сильно испортить жизнь, а то и совсем её прервать. Когда шаги затихли, диалог, спасавший их от засыпания, продолжился.
3
Юзбаши — офицерский чин
4
Аккюлахлы — сопровождающие
5
Капуджи — стражник
— Очередного красавчика к валиде-ханум [6] повели. Сколько их здесь уже побывало… Эх, будь у меня в штанах всё, что предусмотрел аллах…
— Размечтался. Кто бы нас здесь поставил, будь у нас порядок в штанах? Да имей ты ослиные причандалы, валиде-ханум тебя бы не выбрала. В зеркало давно смотрелся? Морда — как печёное яблоко, от шевелюры почти ничего не осталось, да и на батыра ты и молодости похож не был, а уж сейчас…
— Так ей же по ночам не красивая морда, а нечто совсем иное нужно. Вот бы иметь это…
6
Валиде-ханум — мать султана
— Валиде-ханум умнейшая женщина, ей от мужчины не только постельные скачки нужны. А у тебя, Мехмед, в пустой голове ветер так порой свистит, что мне трудно команды капуджи баши услышать.
— Уши от грязи чистить надо, тогда лучше слышать будешь. А валиде-ханум, действительно, умнейшая женщина, да пошлёт ей аллах долгой и счастливой жизни. Может, даже, умнее Великого везира. Хотя, конечно, Мехмед-паша тоже умнейший человек, да продлятся его годы. Заметь, что этого достойнейшего человека, зовут также как меня.