Азурмен. Рука Азуриана
Шрифт:
— Нет ничего благородного в смерти и убийстве. Нужда сражаться и желание убивать исходят только от худших эмоций. От ревности, ненависти, ярости, жажды мести, жадности. И страха. Твоего страха. Я хочу, чтобы мы не отворачивались от этих страстей, этих базовых инстинктов, которые являются частью нас самих. Мы должны принять их и направить в нужное русло, иначе они поглотят нас и все вокруг. Ты не будешь сражаться за наш народ, но ты должна сразиться, чтобы спасти себя.
— Легко ли это было? — проворчала она, позволив своему разочарованию с силой пробежаться по психической цепи. Оно бессильно отскочило от железного разума лорда-феникса. —
— Ты хочешь знать о первой жизни, которую я забрал? — Морозный холодок пронесся от Азурмена к Неридиат, после чего хладнокровный гнев лорда-феникса проник в ее тело. — Я покажу тебе.
XIII
Иллиатин не отходил от Тетесиса, а Маесин шла позади них. Они втроем остановились, когда добрались до места, которое некогда именовалось площадью Тангенциального господства. Небесный мост, который когда-то изгибался высоко над городом, рухнул, а вокруг обвалившейся части обвивались странные розовые растения, что напоминали лозы, облепившие ствол дерева. Из-за обрушения моста обломки забросали округу, и часть из них даже запрудила реку, отчего им пришлось осторожно идти через багрянистую воду, доходящую им до лодыжек.
В странном свете черного солнца выделялся силуэт полуразрушенного театрального зала, чьи верхние этажи были разбиты таким образом, что все здание напоминало тонкий череп. Несколько знамен, окаймлявших крышу, слабо развевались, несмотря на отсутствие ветра, отчего они походили на пучки волос.
Иллиатин вздрогнул и отвернулся, ощущая, будто за ним не прекращая следят. Если еще до катастрофы город начал казаться каким-то гнетущим, то сейчас все вокруг окончательно опостылело и даже в какой-то мере пугало. Воздух быть очень влажным, а шелест воды, бьющей по зданиям, навевал тоску.
— Сюда, — проговорила Маесин, указывая на обрушившуюся слева от них часть здания. Помещение слыло общиной для всякого рода творцов. То, что они выставляли напоказ, считалось причудливым и гротескным даже в то время, когда моральное разложение эльдар резко выросло перед катастрофой. Часть произведений красовалась снаружи, среди которых можно было разглядеть скульптуры из плоти, соединенной с камнем, психопластиком и металлом, и картины, изображающие кошмарные сцены пыток и насилия в пошлых пастельных цветах, которые маскировали их извращенность.
Маесин первой пошла по лестнице, держа наготове карабин. По карабину было и у Тетесиса с Иллиатином, однако последнему было непривычно держать в руках оружие. Ему удалось пережить весь этот хаос, не прибегая к жестокости, поэтому он не собирался ничего менять. При виде угрозы он всегда убегал. Иллиатин предупредил остальных, чтобы они не ждали от него героических поступков.
Каждый из них пробудил свой камень, отчего внутренние помещения озарились лучами синеватого света. Нижний этаж представлял собой огромный зал, в котором треугольником стояли три колонны, образующие центральную конструкцию башни.
Они пробирались через обломки, соблазненные обещаниями Маесин о том, что в прошлую вылазку она обнаружила тайник рабочих аккумуляторов. Иллиатин осторожно перебирал ногами, подозревая, что многие лужицы были заполнены жидкостями, которые изначально не предназначались для творения шедевров.
Когда они добрались до подъемной лестницы, расположенной в задней части здания, резкий звук заставил их остановиться и обернуться. Им послышалось, будто какая-то жидкость засочилась каплями или же кто-то наступил на лужу. Они поводили в разные стороны своими камнями, но ничего не нашли. Тетесис и Маесин развернулись к лестнице, а Иллиатин продолжал смотреть в пустоту. Он готов был поспорить, что он слышал скрежет.
Нечто темное двинулось в свете румяных сумерек, который просачивался внутрь через открытую дверь. Иллиатин сжал свой камень и поводил светом по комнате. И тут он озарил уставившееся на него лицо сородича, широко разинувшего рот. Тело ползло прямо на них, таща себя трясущимися руками. С ним что-то было не так, хотя похоже Иллиатин знал ответ на свой вопрос. Пока он наблюдал за происходящим, изо лба эльдар начали расти два рога.
Иллиатин был настолько ошеломлен увиденным, что он не смог ничего сказать, а только шикнул, чтобы предупредить остальных. Тело менялось и в некотором роде даже росло. Бледная вялая кожа истончалась, кости перестраивались, нос таял и открывал взору его широкие ноздри, а глаза зажглись серебром. Оно пустилось ползком, а затем пошло на них, сев на корточки. Пальцы его рук слипались и расширялись, превращаясь в длинные клешни.
— Демон! — выкрикнула Маесин, пальнув из карабина. Импульс красной энергии ударил по груди существа, оставив на его теле зияющую дыру и отшвырнув его через всю комнату.
Демон остановился у основания колонны, а его шея изогнулась под странным углом. С хлюпающим треском кожа трупа разорвалась. Подобно мерзкой бабочке, выбирающейся из кокона, демон вылезал наружу из мертвого тела, а кишки свисали с его плеч вязкими лентами.
— Там еще один! — завопил Иллиатин, развернув влево руку, в которой он держал сияющий камень. От внезапного света одержимый демоном труп споткнулся и выставил одну руку, чтобы защититься от свечения.
Маесин вновь пальнула — заряд винтовки «Солнечное пламя» ударил по демону и тут же безобидно рассеялся. Тварь оскалила полудюжину зазубренных клыков. Демон поманил их, поглаживая клешней свое гибкое тело и непристойно проводя длинным языком по зубам. Маесин еще раз выстрелила в него из «Солнечного пламени», но вновь тщетно.
Лицо демона жутко искривилось, и он поскакал на них на своих птичьих ногах и в момент настиг Иллиатина. Тетесис незамедлительно махнул карабином, словно дубинкой, и ударил демона прикладом по виску.