Слышен лепет соли каплющей.Гул колес едва показан.Тихо взявши гавань за плечи,Мы отходим за пакгаузы.Плеск и плеск, и плеск без отзыва.Разбегаясь со стенаньем,Вспыхивает бледно-розоваяМоря ширь берестяная.Треск и хруст скелетов раковых,И шипит, горя, береста.Ширь растет, и море вздрагиваетОт ее прироста.Берега уходят ельничком,Он невзрачен и тщедушен.Море, сумрачно бездельничая,Смотрит сверху на идущих.С моря еще по морошкуХодит и ходит лесками,Грохнув и борт огороша,Ширящееся плесканье.Виден
еще, еще виденБерег, еще не без пятенПуть, но уже необыденИ, как беда, необъятен.Страшным полуоборотом,Сразу меняясь во взоре,Мачты въезжают в воротаНастежь открытого моря.Вот оно! И, в предвкушеньиСладко бушующих новшеств,Камнем в пучину крушенийПадает чайка, как ковшик.
Петухи
Всю ночь вода трудилась без отдышки.Дождь до утра льняное масло жег.И валит пар из-под лиловой крышки,Земля дымится, словно щей горшок.Когда ж трава, отряхиваясь, вскочит,Кто мой испуг изобразит росеВ тот час, как загорланит первый кочет,За ним другой, еще за этим все?Перебирая годы поименно,Поочередно окликая тьму,Они пророчить станут переменуДождю, земле, любви – всему, всему.
Приближенье грозы
Ты близко. Ты идешь пешкомИз города, и тем же шагомЗаймешь обрыв, взмахнешь мешкомИ гром прокатишь по оврагам.Как допетровское ядро,Он лугом пустится вприпрыжкуИ раскидает груду дровСлетевшей на сторону крышкой.Тогда тоска, как оккупант,Оцепит даль. Пахнет окопом.Закплет. Ласточки вскипят.Всей купой в сумрак вступит тополь.Слух пронесется по верхам,Что, сколько помнят, ты до шведа,И холод въедет в арьегард,Скача с передовых разведок.Как вдруг, очистивши обрыв,Ты с поля повернешь, раздумав,И сгинешь, так и не открывРазгадки шлемов и костюмов.А завтра я, нырнув в росу,Ногой наткнусь на шар гранатыИ повесть в комнату внесу,Как в оружейную палату.
«Густая слякоть клейковиной…»
Густая слякоть клейковинойПолощет улиц колею:К виновному прилип невинный,И день, и дождь, и даль в клею.Ненастье настилает скаты,Гремит железом пласт о пласт,Свергает власти, рвет плакаты,Наталкивает класс на класс.Костры. Пикеты. Мгла. ПоэтыУже печатают тюкиСтихов потомкам на пакетыИ нам на кету и пайки.Тогда, как вечная случайность,Подкрадывается зимаПод окна прачечных и чайныхИ прячет хлеб по закромам.Коротким днем, как коркой сыра,Играют крысы на софеИ, протащив по всей квартире,Укатывают за буфет.На смену спорам оборонцевКак север, ровный совнарком,Безбрежный снег, и ночь, и солнце,С утра глядящее сморчком.
«Пониклый день, серье и быдло…»
Пониклый день, серье и быдло,Обидных выдач жалкий цикл,По виду жизнь для мотоцикловИ обданных повидлой игл.Для галок и красногвардейцев,Под черной кожей мокрый хром.Какой еще заре зардетьсяПри взгляде на такой разгром?На самом деле ж это небоНамыкавшейся всласть зимы,По всем окопам и совдепамЗа хлеб восставшей и за мир.На самом деле это где-тоЗадетый ветром с моря ройГорящих глаз петросовета,Вперенных в небывалый строй.Да, это то, за что боролись.У них в руках метеорит.И будь он даже пуст, как полюс,Спасибо им, что он открыт.Однажды мы гостили в сфереПреданий.
Нас перевелиНа четверть круга против зверя.Мы первая любовь земли.
«Любить иных – тяжелый крест…»
Любить иных – тяжелый крест,А ты прекрасна без извилин,И прелести твоей секретРазгадке жизни равносилен.Весною слышен шорох сновИ шелест новостей и истин.Ты из семьи таких основ.Твой смысл, как воздух, бескорыстен.Легко проснуться и прозреть,Словесный сор из сердца вытрястьИ жить, не засоряясь впредь,Все это – не большая хитрость.
«Никого не будет в доме…»
Никого не будет в доме,Кроме сумерек. ОдинЗимний день в сквозном проемеНезадернутых гардин.Только белых мокрых комьевБыстрый промельк маховой.Только крыши, снег и, кромеКрыш и снега, никого.И опять зачертит иней,И опять завертит мнойПрошлогоднее уныньеИ дела зимы иной,И опять кольнут донынеНеотпущенной виной,И окно по крестовинеСдавит голод дровяной.Но нежданно по портьереПробежит вторженья дрожь.Тишину шагами меря,Ты, как будущность, войдешь.Ты появишься у двериВ чем-то белом, без причуд,В чем-то впрямь из тех материй,Из которых хлопья шьют.
«О, знал бы я, что так бывает…»
О, знал бы я, что так бывает,Когда пускался на дебют,Что строчки с кровью – убивают,Нахлынут горлом и убьют!От шуток с этой подоплекойЯ б отказался наотрез.Начало было так далеко,Так робок первый интерес.Но старость – это Рим, которыйВзамен турусов и колесНе читки требует с актера,А полной гибели всерьез.Когда строку диктует чувство,Оно на сцену шлет раба,И тут кончается искусство,И дышат почва и судьба.
Снег идет
Снег идет, снег идет.К белым звездочкам в буранеТянутся цветы гераниЗа оконный переплет.Снег идет, и все в смятеньи,Bсе пускается в полет,Черной лестницы ступени,Перекрестка поворот.Снег идет, снег идет,Словно падают не хлопья,А в заплатанном салопеСходит наземь небосвод.Словно с видом чудака,С верхней лестничной площадки,Крадучись, играя в прятки,Сходит небо с чердака.Потому что жизнь не ждет.Не оглянешься – и святки.Только промежуток краткий,Смотришь, там и новый год.Снег идет, густой-густой.В ногу с ним, стопами теми,В том же темпе, с ленью тойИли с той же быстротой,Может быть, проходит время?Может быть, за годом годСледуют, как снег идет,Или как слова в поэме?Снег идет, снег идет,Снег идет, и все в смятеньи:Убеленный пешеход,Удивленные растенья,Перекрестка поворот.
Cон
Мне снилась осень в полусвете стекол,Друзья и ты в их шутовской гурьбе,И, как с небес добывший крови сокол,Спускалось сердце на руку к тебе.Но время шло, и старилось, и глохло,И, поволокой рамы серебря,Заря из сада обдавала стеклаКровавыми слезами сентября.Но время шло и старилось. И рыхлый,Как лед, трещал и таял кресел шелк.Вдруг, громкая, запнулась ты и стихла,И сон, как отзвук колокола, смолк.Я пробудился. Был, как осень, теменРассвет, и ветер, удаляясь, нес,Как за возом бегущий дождь соломин,Гряду бегущих по небу берез.