Бааль Шем-Тов. Личность. Чудеса. Легенды. Учение хасидизма

Люкимсон Петр Ефимович

Вслед за Перецем явился Миха-Йосеф Бердичевский²⁷ с хасидским рассказом… Когда Бердичевский опубликовал свой рассказ Арбаа авот (в третьем сборнике «Занимательных книжек», издававшихся Ицхаком Ференхофом²⁸ в Бучаче), посвященный четырем цадикам: рабби Леви-Ицхаку из Бердичева, рабби Исраэлю из Ружина, рабби Рефаэлю из Бершади (а кто был четвертый, я не помню), то издатель был вынужден извиниться в ежемесячнике Гa– магид, выразив сожаление, что доставил этим рассказом огорчение множеству евреев. Однажды в чортковском клойзе нашли у меня ту книжку, в которой был напечатан этот рассказ, и бросили ее

в печку на сожжение.

Раз уж я коснулся хасидских сказаний, то скажу о них кое-что. Если у истории есть первоисточник, то и читайте его, а не литературные обработки. Если же нет первоисточника и история написана поэтом, то и относиться к ней следует как к поэзии, а ежели написана она просто сочинителем, то отведите глаза свои от нее. Не умея сочинить рассказ, он пытается опереться на хасидские или народные сказания.

 Также и первые рассказы Бубера требуют критического к себе отношения. Есть среди них такие, что навеяны временем, и такие, что проникнуты духом чужого народа. Такими ветрами не веет от крыльев херувимов. Однако велики достоинства последних замечательных коротких рассказов Бубера, являющих собой образец для всех, кто пишет короткие хасидские рассказы»²⁹.

* * *

Думается, читатель уже понял, что если собрать все написанные за последние два с лишним столетия книги о Бааль-Шем-Тове, то они вряд ли уместятся в один просторный зал той или иной библиотеки. Но в том-то и дело масштабы личности Бааль-Шем-Това столь велики, что у каждого времени он свой: меняется язык, меняются наши представления о мире и мировоззренческие установки, и вместе с ними неминуемо меняется и наш взгляд на личность и учение Бешта.

Времена, когда само существование Бешта подвергалось сомнению, а некоторые «серьезные ученые» пытались представить его едва ли не как мифологической фигурой, «собирательным образом» бааль-шема, сиречь еврейского чудотворца, к счастью давно отошли в прошлое. Сегодня мы располагаем множеством не только еврейских, но и польских документов той эпохи, однозначно подтверждающих реальность существования как самого Бешта и его домочадцев, так и почти всех героев историй книги «Шивхей Бешт». В то же время было бы нелепо отрицать и имеющийся на всех них налет легенды. Сам агиографический характер этих историй автоматически предполагает то, что их авторы идеализировали личность Бешта, да еще и считали, что делают это недостаточно, так как были убеждены, что «все имеющиеся рассказы не возвещают даже одной тысячной доли величия отца нашего Бешта»³⁰.

Автор этой книги однозначно стоит на позиции тех исследователей, которые вслед за Шимоном Дубновым усматривают в большинстве этих историй реальную подоплеку – их героями являются вполне реальные исторические лица, они привязаны ко вполне конкретным географическим местам, в них упоминаются хорошо известные исторические события, позволяющие отнести их к конкретным историческим датам, так что речь идет отнюдь не о фантазии, действие которой разворачивается в Средиземье или где-то там еще.

Больше того – поскольку в определенный период жизни автору в качестве журналиста довелось много заниматься расследованием различных паранормальных явлений и сталкиваться с людьми, обладающими некими сверхспособностями, то, исходя из своего личного опыта, он отнюдь не спешит объявить описываемые в историях о Беште чудеса выдумкой или уж тем более мошенничеством или профанацией. Пересказывая или цитируя те или иные истории о Беште, я пытался объяснить их с различных мировоззренческих позиций, но самое главное – показать, какую сторону личности или деятельности Бешта они высвечивают.

При пересказе историй о Беште автор пользовался великолепным во всех смыслах этого слова изданием «Шивхей Бешт», выпущенным издательством «Лехаим-Книжники»³¹, а также вышедшей в этом же издательстве переводом книги р. Нахмана Гольдштейна³² «Ляшон хасидим» («Речения праведных»³³), а также, разумеется, и другими источниками.

И вот теперь самое время приступить к рассказу о жизни и удивительных деяниях рабби Исроэля Бааль-Шем-Това, знакомого каждому еврею по акрониму Бешт.

Часть первая. От Исролика до Бааль-Шема

Глава 1. Добро пожаловать в XVIII век

Когда начинаешь знакомиться с жизнью Бешта, порой возникает впечатление, что он жил на какой-то другой планете – «планете

Штетл», состоящей по большей части из местечек и городов, населенных преимущественно евреями, живущими какой-то своей отдельной жизнью. Лишь время от времени жители этой планеты были вынуждены контактировать с обретающимися в тех же местечках или прилегающих к ним поместьям и деревенькам неевреями – чаще откровенно враждебными, чем дружественными.

Отчасти это ощущение справедливо, так как еврейский мир Галиции³⁴, Подолии³⁵ и Волыни³⁶, то есть тех самых мест, где прошла жизнь рабби Исроэля Бааль-Шем-Това, и в самом деле был во многом замкнут на самом себе, жил своими заботами, бедами и радостями, имея весьма отдаленное представление о бурях, проносящихся над остальным миром.

Как остроумно, но несколько утрируя замечает Менахем Яглом³⁷, это было, скорее, другое, параллельное пространство: «для авторов и героев Шивхей Бешт Москвы или Парижа попросту не существует, а Санкт-Петербург и Вена представляются сказочными замками, в которых проживают грозные цари со своими злокозненными советниками и охраняющие их злые волшебники. Зато Броды³⁸ и Каменец-Подольский³⁹ – великие мировые столицы. В мире, описанном в Шивхей Бешт, колдовство окажется самым обыденным делом: по улицам местечек разгуливают оборотни-волколаки, тут и там встречаются злые ведьмы и колдуны, духи умерших входят в тела живых и пророчествуют их устами; отправляясь в баню, запросто можно встретить самого Нечистого. А тайные праведники, владеющие Божественными Именами, хранят народ Израиля от невзгод и опасностей»⁴⁰.

И все же невозможно понять личность Бешта и его учение в отрыве от той эпохи, в которой ему довелось жить; игнорируя то, что великий немецкий философ Геог Гегель (1770-1831) называл «шумом времени», волны которого так или иначе проникают во все, самые отдаленные уголки мира. Игнорировать этот «шум» было бы глубоко неверно и точки зрения хасидизма, утверждающего взаимосвязанность и пронизанность единой Божественной волей всего происходящего в нашем мире.

Восемнадцатый век вошел в историю как время очередной перекройки политической карты мира, эпоха выдающихся открытий в различных областях естествознания и предвестия будущей промышленной революции.

Но главной чертой XVIII столетия стал тот колоссальный сдвиг в массовом человеческом сознании, который в итоге и определил весь дальнейший ход развития цивилизации. Именно в этом веке философия неожиданно перестала быть достоянием узкой группы людей «не от мира сего». Интерес к ней охватил широкие массы; философские сочинения пользовались не меньшей, а то и больше популярностью, чем литературные новинки, на глазах формируя новую генерацию людей.

Магистральный путь этой философии проходил через провозглашенные за десятилетия до того идеи Спинозы о секуляризации общества, веры в научное познание мира, отрицание религиозных догм и схоластики. Современниками Бааль-Шем-Това в Англии были Исаак Ньютон (1648-1727) и Джордж Беркли (1685-1753); во Франции – первый открытый атеист Поль Анри Гольбах (1723-1789), Вольтер (1694-1778), Дени Дидро (1713-1784), Жан-Жак Руссо (1712-1778) и др.; в Германии – великий Иммануил Кант (1724-1804) и И.-В. фон Гете (1749-1832) и др.

Этот век часто называют эпохой Просвещения, но, думается, правильнее назвать ее эпохой рационализма, который наступал по всем фронтам, оттесняя идею Б-га, Б-жественного происхождения и управления миром на задворки общественного дискурса и явно не задумываясь над тем, какими последствиями это может обернуться для всех сторон жизни человечества в ближайшем и отдаленном будущем.

Разумеется, идея Б-га не собиралась сдаваться без боя. Многие серьезные ученые не только не спешили отказаться от этой идеи, но и, оставаясь глубоко верующими людьми, видели в той же науке инструмент к познанию Творца и Его законов. Тот же Ньютон считал себя скорее теологом, чем физиком и был глубоко убежден, что в еврейском оригинале «Ветхого Завета» (то есть в ТАНАХе), и прежде всего в «Пятикнижии Моисеевом» (Торе) зашифрованы все тайны мироздания и отдавал попыткам их разгадки немалую часть своего времени. Строчку 19-ого псалма Давида «Небеса рассказывают о славе Б-га, о делах рук его повествует небосвод» он трактовал в том смысле, что само устройство Вселенной и все мироздание свидетельствует о существовании Творца. И эта мысль великого физика сама по себе очень близка к одной из базовых идей Бешта.