Бабьи тропы
Шрифт:
И снова цапал руками гулеван Катерину.
Вырвавшись из объятий приискателя, под пьяный смех мужиков и мужа, Катерина бежала в сенцы либо в чулан. Чувствовала, что от стыда пылает ее лицо, колотится в груди злоба. Но хорошо знала, что изувечит ее Силантий, если не примет она ласки приискателя. Глотая слезы обиды и отчаянья, Катерина падала на ларь и замирала, трясясь в злобной лихорадке.
А через некоторое время из избы неслось:
— Хозяюшка!
— Красавица!
— Угощай, Катеринушка.
— Груздочков, хозяюшка!
— Гу-ля-ам!
И снова
Снова недружно и пьяно подхватывали мужики:
Не на долгое вре-е-е-емечко, Ой, да на часо-о-о-очек…Снова возвращалась Катерина из чулана в избу, потом бежала на погреб. Таскала и подавала на стол грибы свежей засолки, а из чулана — калачи мягкие и лук репчатый с солью. С деланной шуткой, под хохот мужиков, отбивалась от цепких рук приискателя и боролась со стыдом, обжигавшим лицо и все тело. Знала Катерина, что ожидает ее сегодня, да не знала, чем заглушить стыд и душевную муку. Раза два, незаметно для мужиков, хватала она со стола чашку с водкой, выбегала в сени и там опрокидывала она водку в рот.
Но и это не помогало.
А из горницы неслась хриплая песня приискателя:
Не на долгое вре-е-е-емячко. Ой, да на часо-о-о-очек…Раздавался оглушительный припев мужиков:
Часок-та ей ка-а-а-жется, Ой, да за дене-о-о-чек…А бродяга Никита и Силантий, по поручению приискателя, то и дело бегали к ссыльному поляку Будинскому за водкой.
Будинский, знавший приискательский норов, заблаговременно разбавлял водой бутылки с водкой и нагружал ими Никиту с Силантием взамен серебряных рублей, которые они таскали ему от приискателя.
К вечеру несколько пьяных мужиков и бродяга Никита валялись уже около плетней, близ Силантьевой избы; другие, поддерживаемые бабами и ребятишками, плелись улицей к своим дворам, а третьи, пришедшие попозже, заканчивали гулянку.
Запасы Будинского за день выкачали начисто.
Вечером приискатель дал Силантию золотую монету и отправил его за водкой в волость, а сам вышел на двор, к двухколесной водовозке и, черпая ковшом из бочки, долго поливал себе холодной водой голову и лицо. А когда на дворе совсем стемнело, разогнал из избы последних гостей и, отыскав в темном чулане хозяйку, обнял ее и приказал:
— А ну-ка, красавица-хозяюшка, постилай свою пуховую постель… да принимай гостя дорогого. Озолочу…
Глава 9
Второй день отгулял приискатель в Кабурлах. А переночевал третью ночь у Еремея Скобова.
На третий день утром, лишь брызнули из-за леса на деревню первые лучи осеннего
Шагали к скобовскому дому.
Первым пришел вислогубый и взлохмаченный Петр Анучин, за ним — Силантий Ершов. В ограде встретили старика Еремея Скобова.
— Благодетель-то у тебя? — спросил Петр, облизывая сухим языком толстую, отвислую и посиневшую губу.
Старик прищурил и без того узкие, а теперь, с похмелья, совсем заплывшие глаза и, смеясь, ответил:
— Дрыхнет… На сеновале… Что пришли?
— Трещит… башка-то, — покрутил Петр лохматой головой, которая усеяна была мелкой соломой.
— Промочить бы в горле, — раздирая в усмешке пересохшие губы, поддержал Силантий.
Подошел старый бродяга Никита. Сегодня Никита только лишь собрал и выгнал за поскотину деревенское стадо и, поручив подпаску гнать скотину дальше на пастбище, тотчас же вернулся в деревню — и прямо во двор к Еремею Скобову. Вслед за Никитой туда же пришел Степан Гундосов. Забежали во двор Афросинья Пряслова со снохой; сноха заглянула во двор из любопытства, а свекровь — хмельное почуяла. Подошли еще три мужика и две бабы.
Заспорили со стариком Скобовым.
У Еремея Скобова были три снохи, и он не успел уговорить приискателя еще денек погулять и еще ночку в скобовском доме переночевать.
Потому и спорил старик Скобов с мужиками:
— Нечем опохмеляться, братаны, — говорил Скобов, хмурясь. — Все кончили… вчера… до капельки.
— Да ты что, Еремей Харитоныч? — наступал на старика Петр Анучин. — Не знаешь, где водочку берут? Будить надо благодетеля… опохмеляться пора.
— Рано еще… проспаться надо ему, — уговаривал мужиков Скобов.
— Ничего не рано, — настаивал на своем Петр. — Сегодня у меня будем гулять… баба моя изготовляет там кое-что…
Петра поддержали другие мужики:
— Подымать надо, Еремей Харитоныч, благодетеля-то, пора…
— Подымать!
— Качнуть его надо!
Закричали и бабы:
— Будить!..
— Качать!..
Молодуха Пряслова дернула кричавшую свекровь за рукав:
— Как тебе не стыдно, маменька! Куда ты лезешь?
Свекровь толкнула ее локтем в грудь, крикнув на весь двор:
— Поди-ка ты к лихоманке!.. Указчица!.. Молодая еще указывать-то!
Молодуха плюнула и убежала из ограды. За нею вышла со двора вторая баба, а две бабы все-таки остались и вместе с мужиками спорили со стариком Скобовым.
Подходили новые гости.
Мужики наступали на Скобова, кричали:
— Где у него кумач?
— Сказывай, Еремей Харитоныч!
— Качать приискателя!
— Кача-ать!
А проснувшийся от шума приискатель уже стоял с заспанным и опухшим лицом — вверху, в дверях сеновала, и, одергивая из-под жилетки малиновую рубаху, с трудом продирал заплывшие глаза.