Бабочка и паук
Шрифт:
Беззастенчиво разглядываю жилище. Тут абсолютно никакой роскоши. Это привлекает, хотя для такой красивой женщины приличнее было бы жить где-нибудь на вилле в Испании, а не украшать собой откровенное убожество. Похоже, готовит она на газовой плитке. Мебель самая необходимая, довольно старая. Мы сидим на диване, столик покрыт клеенкой, местами порезанной ножом. Над столом – полка с набором шикарного чая. В этом я разбираюсь, банки привозные, у нас таких не найдешь.
– У меня просто. Я живу одна. Здесь впервые, – говорит соседка.
Она что, мысли читает?
– У вас есть семья? – задаю я бестактный вопрос.
– А мы ведь не познакомились, – улыбается она. – Я Анита.
И смотрит.
– А я Елена.
– А как ваше отчество?
– Ну, зачем такие церемонии, зови меня просто Анита.
У нее хороший смех и приятная улыбка.
Она не расспрашивает меня, с кем я тут, да кто родители, и я чувствую признательность. Мне легко, хотя опасных тем стараюсь избегать. И она тоже, как мне кажется. Домой я отправляюсь, унося в руках коробку с печеньем, который она мне навязала, равно как банку варенья, и дав обещание заходить, когда захочется пообщаться или в случае необходимости. Бухнув все принесенное на кухонный стол, я вдруг соображаю, что если вернется дама в халате, мне придется давать отчет о том, откуда это появилось. И это может дойти до отца.
А что тут, собственно, такого? Ну, угостила соседка. Правда лучше всякой лжи. Но тоненький голос тревоги, как комариный писк, не дает мне покоя. Я кладу принесенное в пакет и иду к мусорным контейнерам. Мне нужно пройти мимо пяти участков и выйти к воротам дачного товарищества. Уже смеркается, но фонари еще не зажглись, и я иду, как серая тень, безликая, безымянная. Серой крысой проскользну, нетопырем пролечу, раздвину кусты – пусть руки травы обнимут меня. Вот я какая невидимка, нет во мне двенадцати жил, нет зарубок на теле моем топором оставленных, раны мои не кровоточат от слов чужих, а свои слова потаенные я берегу для вечера ветреного, а не для уст пьяных, корнями в землю не врасту, кровь небу не отдам…
Что это было за бормотание, что за камлание белого шамана настигло мое сознание? Смутно вспомнился сон – пещера, бубен, прислоненный к ледяному ее боку, олень северный. Не нужны мне северные сейчас мотивы, вечер теплый, лето, зачем, нет, не надо. Кто ломает мою память, как взламывают базу данных и поселяют в ней вирус? Впору молитву прочесть. Да воскреснет Бог… Да воскреснет. Господи, помилуй, помилуй меня. Дай мне любовь, Господи, пусть жалкую, одинокую, неприкаянную однодневку-бабочку, но искреннюю. Виктор, я могла бы полюбить тебя, если бы тогда, когда ты был жив, это пришло мне в голову. А теперь поздно. Ударом сабли было известие о твоей смерти, разрубившее доверие к жизни на две половины, на два голоса, певшие суровую песню скорби. Но я выстояла, и даже не выдала себя ничем. Мертвого его лица не видела, потому что сказали мне о его гибели потом, после возвращения из Германии, куда меня Маргарита отправила одну, с поручением, а на самом деле, как я понимаю теперь, чтобы скрыть Витину смерть и чтобы на похороны я не ходила. Посылку друзьям я передала, музеи в Кельне посетила, знаменитый собор
На меня поглядывал сторож, но не подходил, в словесный контакт он был вроде бы готовился вступить, но как будто ожидал чего-то. Интересно, сколько времени я стою, глядя на безобразный, коричневый, пустой и гулкий ящик? Решительным движением, с размахом, так как пакет не легкий, бросаю его внутрь гулко отозвавшегося голодного контейнера, только недавно выпотрошенного мусоросборочной машиной. Сторож смотрит с интересом в другую сторону, но его невидимые антенны развернуты я знаю в каком направлении.
Так, я привлекла внимание. Это плохо, мне было велено с тать тише воды, ниже травы, а я вроде той травы, что в полтора метра вырастает, и вроде воды, что заливает один славный немецкий город, перекидываясь через все дамбы и прочие заслоны и являясь гостьей в богатых особняках вблизи набережной. Тише воды – и кто это придумал? Вы слышали шум моря после грозы? А тот шум, что исходит из картин Айвазовского? А кран на кухне у вас не шумит разве? Эх, папочка, зря ты это выражение употребил, желая смягчить поговоркой строгость указаний. Но не бойся – вряд ли этому человеку известно, кто ты такой, и нет вероятности, что он во мне признает твою дочь, о которой мир вообще не имеет понятия. А вот поговорку следует уточнить: ниже скошенной травы и тише воды зимой. Во как. А вы думали? Я не такая простая, какой кажусь. В словесном споре вам не устоять, пикой моего анализа я разобью щит вашего довода в щепки. Во как – еще раз. И по шелому вашему достанется вам, и загудит голова, и песок посыплется. Причем ту песок? – весело спрашиваю я себя на бегу. И сама себе отвечаю: А как же без него? Пусть случится обвал песка по всей Сахаре. Не все же снегу с горных склонов низвергаться лыжникам на погибель. Не все же лжи течь медвяными потоками по устам лживым.
Конец ознакомительного фрагмента.