Бабочка на огонь
Шрифт:
Катюша задумалась. Как же ей поступить? Если она сейчас откажет Славику, начнется затяжная война с численным перевесом на его стороне. Победит, конечно, Катюша — документы на квартиру были оформлены правильно, а Славка не был даже прописан здесь, — но какой ценой? Нервы, слезы, скандалы, хождение по судам оторвут ее от важного дела, которое, она дала себе слово, нужно было начать и закончить. Убийцу бабушки необходимо найти.
— Ты бабушке вчера не звонил? — спросила Катюша теперь уже своего бывшего мужа.
— Нет, — быстро
Катюша вздохнула — что правда, то правда: Катерина Ивановна Зимина родственничка не жаловала, называла его оболтусом, стреляным воробьем и пентюхом. Насчет оболтуса Катюша через пять лет семейной жизни со Славиком готова была согласиться. Муж называл себя свободным художником, но, скорее всего, был вечным безработным — в дом не приносил ни копейки. Насчет стреляного воробья бабушка тоже оказалась права — как только на горизонте Славика забрезжила новая жизнь в лице Ирки — умной, красивой, с хорошим окладом секретарши большого начальника, Катюша, потерявшая стабильный заработок и подвизавшаяся на поприще искусства в полуобщественном киноклубе «Современник», оказалась для Славика пройденным этапом. Что имела в виду бабушка, называя оболтуса и стреляного воробья пентюхом, Катюша еще не знала, предполагала, что это и первое и второе вместе.
«Да, — вынужденно согласилась с мужем Катюша. — Бабушка Славку не любила. Значит, и приходить ему было не резон. Кто же по собственному желанию и доброй воле пойдет в гости к человеку, который тебя не жалует?»
От сделанного в уме вывода Катюша повеселела — все-таки тяжелое это занятие — подозревать собственного мужа в преступлении. Хорошо, что убийцу надо искать в другом месте.
— Ладно, ребята, — на радостях, что муж не виновен, сказала Катюша. — Живите здесь. Я на ту квартиру пойду.
«Ребята» заулыбались, переглянулись. Катюша, вспомнив прошедший день, подозрительно спросила мужа:
— А разве я тебе говорила вчера, что бабушка умерла?
— А как же, Масленок, — с шутливым возмущением ответил Славик. — Ты вчера при мне переживала, ходила здесь по комнате, волновалась, почему бабушка не звонит и на твои звонки не отвечает. Потом сказала, что с ней что-то случилось, и выбежала из квартиры, как сумасшедшая.
— И ты сделал вывод, что бабушка умерла?
— Катю-ю-ша, — укоризненно ответил муж. — Ты можешь считать меня кем угодно, но Катерине Ивановне было семьдесят пять лет. Свое она уже прожила. Ты обвиняешь меня в том, что я это понял?
— Нет. — У Катюши стало жарко в сердце, но она не замолчала, чтобы Славик больше не сморозил глупость. — Я тебя ни в чем не обвиняю. Только странно, что, когда ты это понял, — она проглотила комок, — когда ты понял, что у твоей жены — горе и что она, скорей всего, не придет этой ночью домой, ты быстренько привел в дом любовницу.
Славка и Ирка открыли рты одновременно, намереваясь дать ей отпор, но Катюша их
— Я ни в чем тебя не виню. Я поступаю благородно — оставляю тебе эту квартиру с моей кроватью, с моим столом и стульями, с вилками и ложками. И прошу тебя, сделай так, чтобы я никогда не видела ни тебя, ни Ирку.
Катюша ушла из своей собственной квартиры, в которой прожила сорок два года, как положено уходить только богатым женщинам — в чем была и с одной сумочкой в руке. Правда, через минуту ей пришлось вернуться, но это уже неважно, это уже мелочи жизни. Никакой роли в том благородном и великом, что сделала Катюша только что, они не играли.
— Стакан отдай, — сказала Катюша Славику. — Из которого ты не допил. Извини уж, это бабушкин подарок мне.
Лифт на девятый этаж добрался не скоро — Катюша успела услышать, как за дверью ее собственной квартиры тискались и лобызались счастливые любовники.
— Как мы дельце-то провернули, — восхищенно сказал Славик и, наверное, дунул Ирке в шею, в легкий завиток волос.
Лифт наконец подъехал, и Катюше ничего не оставалось делать, как войти в него. Поэтому она, естественно, не слышала, что ответила Славику Ирка.
— Мы еще и ту квартиру у нее оттяпаем, — засмеялась Сидоркина. — Как ты думаешь, она ни о чем не догадывается?
— Куда ей, Масленку, — успокоил любовницу Катюшин муж и понес ее в спальню — дальше успокаивать.
Выслушав рассказ сестры Ксении о дневном происшествии, калека без ног и с культей вместо левой руки достал здоровой рукой из пачки «Примы» папиросу. Монашка щелкнула зажигалкой, дала калеке прикурить, стала любовно смотреть, как он курит, затягиваясь.
— А ты не ошиблась? — спросил калека монашку, докурив папиросу. — Что мать-то ее говорит?
— А что мать? — пожала плечами сестра Ксения. — Она и не знает, поди-ка. Доченька как двадцать лет назад уехала в Москву, так ни ответа от нее, ни привета. Стыдится, наверное, Анечка такой мамаши. Думает, пронюхают корреспонденты, каких она кровей, имидж ей подпортят. Людмилка-то как начала квасить тогда, так до сих пор и не просыхает.
— Тогда — это когда? — неосторожно спросил калека.
У монашки изменилось лицо — окаменело.
— Тогда, — ответила она и замолчала, припомнив за несколько секунд все, — это тогда.
Андрей, так звали калеку, перебрался с кровати на широкий подоконник, посмотрел в открытое окно.
В голубом небе на фоне белых облаков бреющим полетом летали стрижи, в воздухе пахло скошенной вчера травой — уже сеном. По лесным аллеям — вытоптанным до земли тропинкам, бродили пенсионеры — старики и старухи, которые доживали свои оставшиеся годы в интернате для престарелых. Среди деревьев блестела река. По утрам немногие местные жители из расположенной рядом деревни ловили там рыбу для продажи в городе.